Алла Холод - Чужая гостья

Впервые она появилась на канале в сопровождении двух чиновников областного правительства, которые и представили ее коллективу. Всем своим видом она будто подчеркивала, что ничего особенно в этом торжественном дне для нее нет. Никакой строгой прически, никаких новых туфель на каблуках. Даже деловой костюм не надела. Волосы были уложены с элегантной небрежностью, на ногах красовались шикарные черные лоферы на плоской подошве, одета Карелина была в черную водолазку и черные обтягивающие легинсы, поверх которых небрежно набросила асимметричное в плечах и по подолу платье-тунику. На пальце сияло крупное кольцо авторской работы. В целом наряд был умопомрачительным и, по всей видимости, баснословно дорогим. Такие вещи мало себе позволить, их еще нужно уметь носить. И Марьяна, конечно, умела.

Виталий помнил, как в тот вечер пришел домой и собрался рассказать Анечке о воцарении Карелиной на новом месте. Он искренне надеялся, что с тех времен, когда его Анечка была связана с Карелиной, прошло уже достаточно времени, и полагал, что сумел насытить жизнь своей любимой новыми эмоциями, любовью. Он думал, что все давно и окончательно забыто, но по лицу Анечки понял, что ошибся. Всегда спокойное Анечкино лицо исказила такая гримаса, что Виталий невольно отшатнулся.

– Что с тобой? – испуганно спросил он. – На этом телеканале, в конце концов, свет клином не сошелся. Аня, это не конец жизни, ты что, считаешь, что я не смогу найти себе применения?

Анечка хотела что-то ответить, но промолчала, и лишь дрожащие ноздри выдавали крайнюю степень ее взволнованности.

– Аня, посмотри на меня! – настаивал Виталий. – Что с тобой? Тебя всю трясет!

– Просто я ненавижу эту гадину, – объяснила Анечка, попытавшись изобразить спокойствие. – Надо же было, чтобы ее назначили именно туда, где работаешь ты! Рок какой-то…

– Приятного мало, согласен, – кивнул Виталий. – Ни поладить с ней, ни договориться не получится. И найти место, равнозначное этому, у меня тоже вряд ли выйдет.

– У тебя же было что-то на примете…

– Оно и сейчас есть, но там – только зарплата. Хорошая, но голая. В лучшем случае официальные бонусы. Привыкать к такому режиму будет неприятно, хорошо хоть, что я успел кое-что заработать и сохранить. Ладно, об этом мы с тобой еще успеем подумать.

– Пойдем ужинать, – пригласила Анечка, – все еще тепленькое.

Она уныло побрела на кухню, но внезапно остановилась. Обернулась, и Виталий увидел, что лицо ее стало пунцовым до самых корней волос.

– Неужели она тебя просто так возьмет и вышвырнет?

– Анечка, не нагнетай, – усмехнулся Виталий. – Почему обязательно вышвырнет? Просто уволит.

– Просто? – прошипела Анечка, и ее губы задрожали. – Просто уволит?! Если бы я могла, если бы не боялась…

– То что? – Виталий остановился, положил руку ей на плечо. – То что бы ты сделала?

– Убила бы ее, – решительно ответила Анечка.

– Не женское это дело, – заметил Виталий, не воспринявший Анечкину тираду всерьез. – Лучше покорми меня. Я проголодался.

О короткой вспышке ярости, которая случилась с обычно очень выдержанной и спокойной Анечкой, Виталий благополучно забыл. Он знал, что когда-то давно у нее случился нервный срыв. Но была ли это попытка суицида, или депрессия, или инцидент, связанный с крайне агрессивным поведением, не уточнял. Знал лишь, что это сопровождалось долгим периодом алкогольного забытья. Анечка избегала неприятной темы, а он не спрашивал, не хотел причинять боль, ворошить давно забытое прошлое. О том, что у нее были неприятности по части психического здоровья, он слышал от общих знакомых, которые и сами ничего толком не знали и потому подробностей сообщить не могли. Женщина имеет право на прошлое. А о том, что Анечка не всегда была тихой домашней мышкой, Виталий прекрасно знал, потому что впервые обратил на нее внимание очень давно, когда она выглядела совсем по-другому: знающей себе цену, амбициозной, эффектной барышней. В то время она не удостаивала его даже взглядом, а если и приходилось общаться по работе, то с трудом вспоминала, как его зовут. Невзрачному внешне, не подающему больших надежд Виталию Житко тех времен нечем было заинтересовать ту Аню Антипову.

Владимир Иванович Антипов был известным в городе театральным критиком и радиоведущим. Он обладал густым голосом, великолепной темной шевелюрой, великосветскими манерами и чувством юмора, которое несколько с ними не сочеталось. Его жена, актриса ТЮЗа, решилась завести ребенка, только когда окончательно вышла из возраста своих героинь, так что Анечка оказалась поздней. Когда она родилась, ее маме было уже 39, а отцу 45. Баловать на скромные зарплаты девочку было особенно нечем, и родители успешно компенсировали нехватку материальных благ избытком духовных. Для обоих девочка стала иконой, ее боготворили, превознося ее красоту и способности, потакая любому капризу, прощая любые детские и подростковые пакости. Анечка получилась привлекательной девочкой, природа одарила ее чистой, оливкового цвета кожей, непослушными густыми кудрями, пропорциональной фигурой. На нее приятно было посмотреть: брови вразлет, вздернутый носик, над пухлым ртом – природная мушка. По классическим канонам, может, и не красавица, но привлекательная девушка с изюминкой.

Папа определил Анечку на факультет журналистики. Не потому, что у нее обнаружились способности, просто он сам вел там семинары по радиожурналистике, а декан был давнишний добрый приятель, ну и вообще как-то все знакомые, своя среда, в которой потом девочку будет легко устроить, дать ей в жизни необходимый толчок. Устроить не получилось. Владимир Иванович скоропостижно скончался, когда Анечка оканчивала четвертый курс. Она вообще не очень хорошо понимала, что делает именно на этом факультете, и после смерти отца у нее был большой соблазн, пока еще не поздно, все бросить. С русским языком у девушки сложились весьма прохладные отношения: писала она грамотно, но плохо. Ошибок не делала, но мысли выражала коряво, сумбурно – так говорили преподаватели. История профессии ее не интересовала вообще, а современная журналистика вызывала скуку. Анечка не читала газет и почти не смотрела телевизор. Она одолела пятый курс по двум причинам: во-первых, обещала маме и боялась, что если ее сильно расстраивать, то она уйдет вслед за отцом. Во-вторых, все-таки наивно верила, что отец, пока был жив, говорил о ее способностях и красоте истинную правду. В этой связи единственный вариант карьеры, который виделся Анечке приемлемым после окончания вуза, была работа на телевидении. Не в качестве журналиста или ведущей собственной программы – этого ей было не потянуть. Ей хотелось вести выпуски новостей. Сидеть в студии в строгом красивом костюме, улыбаться уголками губ. Она много раз репетировала перед зеркалом нужное выражение лица и даже стала смотреть новостные программы на разных каналах. Были моменты, когда Анечка не сомневалась, что подходит на эту роль идеально, но были и другие, когда она находилась на грани отчаяния, понимая, что выбросила пять лет жизни в никуда и настанет момент, когда все придется начинать заново. А как начинать, где, в какой сфере? Папа умер, мама, всю жизнь игравшая зайчиков и золушек, ничего толкового не посоветует. Еще тогда, на последнем курсе, Анечка особо отмечала свою однокурсницу Марьяну Карелину. Она не хотела думать о ней специально, но так получалось, что мысли волей-неволей часто съезжали к ней. Во-первых, Марьяна лучше всех училась. Вернее, не просто получала отличные оценки, блестяще сдавая экзамены. Она действительно разбиралась в искусстве, литературе, серьезно изучала политологию, свободно говорила по-английски, немного по-французски. Во-вторых, Марьяна Карелина выглядела на факультете как инопланетянка: она носила солнцезащитные очки и сумочки от «Прада» и «Гуччи», у нее была обувь, которая нигде в городе не продавалась. Ничего вычурного, ничего бросающегося в глаза, но все безумно дорогое и совершенно недоступное другим студентам. Даже папенькиным и маменькиным сынкам. За глаза Марьяну поддразнивали, но никогда даже в шутливой форме по отношению к ней не проскальзывало ничего неуважительного. Анечка думала о ней все чаще: почему эта девица в своем возрасте так точно знает, что ей нужно от жизни? И дело даже не в папаше-чиновнике, который устроил ей практику в думе, дело было в самой этой студентке. Ведь она искренне интересуется своей профессией, к чему-то стремится, и можно не сомневаться, что добьется в жизни больших успехов. Анечка хотела бы себя успокоить: мол, при таком папаше… Но ведь не папаша же заставил эту Марьяну в совершенстве изучить английский и приступить к французскому языку! Саму Анечку ничей авторитет не принудил бы сидеть над учебниками, и не будет она по доброй воле учить языки, если только этот вопрос не войдет в категорию вопросов жизни и смерти. Так в чем же разница между ними? Неужели Анечка просто более ленивая? Или тупая?