Инна Балтийская - Под диктовку Альцгеймера

— Бл… — выругался вдруг Петр. — Как он от нас оторвался? Гонит на бешенной скорости… где все гаишники?

Через какое-то время точка на часах просто замерла. Петр велел ехать по заданному маршруту, но по его напряженному лицу и сжатым кулакам я поняла — что-то пошло не так.

Через какое-то время я слегка покашляла.

— Кажется, он распознал обман. — хмуро откликнулся Петр, словно на заданный вопрос. — Есть вариант, что они доехали до места, но вряд ли. Там вокруг лес.

— До какого места?

— Она должна была продержаться, пока они не доедут туда, где он прячем детей. — ответил Петр. — Иначе, чует моя задница, возникнут сложности…

Через пару минут его мобильник зазвонил.

— Шеф, он меня раскрыл. Пришлось брать. — зазвучал из трубки знакомый чуть хрипловатый голос. — Мы в машине, ждем на трассе…

— Едем уже. — ответил Петр и отключился. По его мрачному лицу я понимала, что результат операции его не радует. Антон пойман, но где дети? И вообще, в Москве ли они?

— Я же говорила, ему надо было похитить меня! — не выдержав, я разрыдалась. — Меня бы он довез до детей, а вы бы проследили!

— Не факт. — хмуро откликнулся Петр. — Он специально поехал в лес, чтобы остановиться на обочине в тихом месте и спокойно обыскать тебя. Он же компьютерщик, так что любой маячок бы обнаружил. Мы предвидели такой поворот. Дальше ты пропала бы вместе с детьми, никто никогда тебя бы не нашел. А сейчас хоть Антон у нас в руках.

Мы ехали уже без лишней спешки. Выехав за город, прибавили ходу, и через минут десять увидели одиноко стоящую у обочины старую черную Ауди. Дверь распахнулась, и в кружевных белых лохмотьях вышла Мариам.

— Ну и сильный же, черт. — с полугневом, полувосхищением протянула она. — Думала, он меня на лоскутки порвет. С трудом уложила. Недаром говорят, что у психом сила невероятная.

Она повернулась ко мне:

— Отдавай мое платье, я хоть оденусь нормально.

Я молча протянула ей баул, и она скрылась в густом подлеске. Петр подошел машине, открыл заднюю двери и вытащил с сидения связанного по рукам и ногам Антона. Под глазом у него расплывался багровый синяк, из-за запекшейся крови не было видно рта. Светлые глаза безумно сверкали.

— Ну что, дружок… Отбегался. — добродушно сказал Петр. — Сейчас мы тебя в лес отнесем, и живого зароем.

— Ройте-ройте. — зло усмехнулся тот окровавленным ртом и посмотрел на меня. — Предал меня Гарик, да, сука? Ну ничего, я сдохну первым, девчонки чуть позже. Думаю, неделю продержатся, воду я им оставил. Вот и представляй эту неделю, как они от голода подыхают.

— Антон, это же твои дети. — в ужасе прошептала я. — Они тебя любят!

— В них твоя грязная кровь. — прошипел он. — Я бы мог их воспитать людьми… Но ты не сможешь! Они могли бы вырасти только твоими подобиями. Исчадиями ада. Но теперь уже все равно. У них нет шанса.

— Подохнуть тоже можно по-разному. — Петр с размаху треснул Антона по разбитому рту. Тот даже не отшатнулся, лишь сплюнул сгусток крови вместе с выбитым зубом и хрипло засмеялся.

Зажмурившись, я отступала к лесу, пока меня не остановила твердая рука уже переодевшейся Мариам.

— Не уходи. — прошептала мне она в ухо. — Если его сейчас до смерти забьют, ты никогда про детей не узнаешь.

Ее слова придали мне сил, и я бросилась к Петру:

— Не надо его бить! Я уверена, он скажет мне, где девочки!

— Скажет, как же… — пробурчал он. Чуть подумав, скомандовал: — Грузите его обратно в машину. Здесь как следует не допросишь.

Мужчины перенесли Антона в его Ауди, Петр сел за руль Жигулей, его напарник рядом, а мы с Мариам устроились сзади. Проехав немного, химик задумчиво, как бы про себя, спросил:

— Что делать будем? Эля, у тебя случайно нет сыворотки правды?

— Нет. — призналась я. — Я в нее не верю. По крайней мере, на безумцев она не подействует.

— А что на него подействует? — зло спросил он. — Чем его можно напугать? Пытками?

Я вспомнила безумный взгляд прозрачных глаз и вздрогнула. Нет, не стоит даже пытаться запугать Антона.

— Значит, остается последний вариант. — хмуро подытожил Петр, и Мариам согласно кивнула.

Мы ехали в поезде уже больше суток. Хорошо, что на этот раз взяли купе, я не выдержала бы больше поездок в общем вагоне. Я и так безумно устала от монотонного стука колес, измоталась от постоянных пересадок. Позавчера мы потеряли сигнал маячка, и лишь неимоверной удаче были обязаны тем, что вновь взяли след. Но кажется, теперь мы вышли на финишную прямую. Антон ехал в этом поезде, не делая даже попыток сойти и вновь запутать следы. Он даже разрешил проводнику принести ему в купе чай. Еще бы, он наверняка считал, что всех перехитрил, обнаружив следивший за ним маячок и засунув его в рейсовый автобус, едущий в Краснодар.

Я лежала на нижней полке, и пыталась хоть немного подумать. Где же я ошиблась? Вначале все шло по сценарию, который предположила Зоя: узнав о свадьбе, Антон похитит меня и где-то спрячет, скорее всего, в подвале или в заброшенном доме за пределами города. А дальше я должна была бы дозревать в заточении, как переспелый плод. Вероятно, мне бы сообщили о гибели детей от голода, о том, что мой жених проклял меня за побег со свадьбы, и про то, что долгие годы я проведу, не видя белого света. Но доведение меня до самоубийства могло затянуться, поэтому мы предполагали, что меня заточат в том же месте, где будут жить и дети — для удобства безумного папочки.

Но похоже, тут мы жестоко ошиблись. Детей вообще не привозили в Москву. И полностью прав был Петр — мой след потеряли бы еще на трассе, и до детей я бы не добралась так или иначе. Никому не доверяющий Антон не поленился сделать крюк, чтобы обыскать похищенную женушку, полагаю, как раз на предмет возможной прослушки. Не думаю, что он подозревал, что ведется настоящая спецоперация по его поимке — он просто не доверял Гарику.

Три дня назад, изловив Антона, его усыпили сильной дозой снотворного, отвезли на мою квартиру и вызвали на консультацию Зою. Увы, она ничем не могла порадовать. Вся надежда была на то, что психопат довезет меня или Мариам до места, где он прячет детей. Поскольку операция провалилась, не было никакого способа узнать о детях у Антона.

— Понимаете, — Зоя судорожно сжимала ладонями большую чайную чашку, из которой не отпила ни глотка. — Таких фанатиков в Гражданскую жгли в печах, а в Средневековье — на кострах. Но чего-то от них добиться… вы можете попробовать, конечно. Но я уверена, не добьетесь…

После этого я позвонила Гарику. Он приехал тут же, но тоже не мог придумать, как воздействовать на брата.

— Я вот вспоминаю детство. — слегка запинаясь, сказал он. — Я тогда ходил в третий класс, Антон, видимо, в восьмой. Он в школе с каким-то местным хулиганом поссорился, и тот начал его прессовать. Подкарауливал возле школы с дружками и избивал. Сильно так, Тоша домой приползал буквально. Я плакал, хотел родителям рассказать, а Антон велел молчать, иначе ему врагом стану. И вот так они его месяц били, наверное. А он никому ни слова, только синяки пудрой замазывал, чтобы не бросались в глаза. А потом я узнал, что тот хулиган вместе с дружками сгорели в гараже. Они там курили потихоньку, ну, портвешкой баловались, и вот вечером гараж закрыли, чем-то подперли снаружи, плеснули бензину и подожгли. Никто не нашел поджигателя.