Александр Щеголев - Старый пёс

— Вы проницательны. Поправлю только, что Кержаков — это футболист, а ФСО была преобразована из структуры, созданной генерал-майором Коржаковым.

Так, шуток они не понимают или не принимают.

И в том, и в другом случае — важный сигнал, как вести себя дальше.

— Виноват, столько лет прошло, перепутал.

— Перестаньте кривляться, Ушаков. Не только на словах, но и внутри себя. Особенно — внутри себя.

И вдруг наследник генерал-майора Коржакова… улыбнулся.

Это было страшно. Обычная, казалось бы, улыбка, придающая разговору живость… Живость ли? Не наоборот? Меня в дрожь на секунду бросило. Я думал, что умею пугать людей. Я был дилетантом в сравнении с этим тёмно-синим вурдалаком с короткими ножками.

— Не хочу зря терять время, поэтому прошу вас выбрать верный тон, — пояснил он. — Прошу, как офицера.

— Бывшего…

— Это поправимо, — мгновенно перебил он меня. — Всё поправимо, в том числе ваша главная проблема — вернуть легальность в свою жизнь. Имя, звание, работу, должность и прочая. Если не ошибаюсь, вы до этого уже дозрели — после стольких лет отшельничества. А я редко ошибаюсь. Близких, конечно, никто вам не вернёт, остальное решаемо.

— Я всё-таки хотел бы знать, с кем говорю. Без догадок и ребусов.

— Называйте меня Иван Иванович. Давайте объяснюсь… Вы, конечно, знаете, что структура ФСО сложная, в неё, помимо основной службы, входят специальные подразделения, заточенные под широкий круг задач. Некоторые подразделения настолько специфичны, что, во-первых, подчиняются непосредственно Первому лицу и никому иному, во-вторых, нормативное регулирование их деятельности отсутствует. В-третьих — об их существовании мало кто знает. Я руковожу одним из таких подразделений, мы условно называем себя Службой защиты Конституции — «Служба Зе-Ка». Что это означает? Если для ФСО в целом Конституция — это вершина нормативной иерархии, то для нас этот документ — всего лишь объект защиты. Вам понятен смысл?

— Основной закон страны написан не для вас.

— Не настолько грубо, но изредка — да, это так. Наша деятельность регулируется приказом Первого с грифом особой важности. Удостоверение показывать не буду, придётся поверить на слово. Ну и хватит о нас.

— Ничего, что все подписки, которые я давал, давно закончились по срокам?

— А я пока не сообщил ничего секретного. Конкретика — чуть позже, когда прояснится ваш статус.

— Да какой у меня статус? Подозрительный субъект с фальшивой биографией. Если честно, чертовски не хватает конкретики.

— Майор Брежнев докладывал мне, что Есенин-Ушаков разумный человек, способный к компромиссам, — задумчиво произнёс начальник «Зе-Ка». — Неужели прокололся?

— Иван Иванович, мне кажется, я не давал повода. Вы тут говорили, мол, всё можно вернуть: имя, звание и тому подобное. Что для этого нужно сделать, конкретно?

— Про Ушакова, пропавшего в двухтысячном, мы знаем практически всё. Для начала расскажите про Есенина Сергея Дмитриевича. Откуда он взялся и с какой целью?

Откровенность за откровенность, прозвучало между строк. А на самом деле — проверка на вшивость. Буду врать — один расклад, отмолчусь — другой. Отмалчиваться или врать — не та была ситуация, дураку ясно, и я принялся исповедоваться…

О том, что мне нужна запасная личность, я задумался ровно в тот момент, когда в первой половине девяностых возглавил ту самую экспериментальную спецгруппу, сборную солянку из сотрудников разного профиля, призванную бороться с организованной преступностью. Да, поначалу мы занимались лишь одной бандой, но мне было ясно, что за ней последует и вторая, и третья — как оно и случилось. А значит, когда-нибудь я обязательно подойду к черте, за которой бездна. В этом случае, учитывая, что у меня семья, нам придётся в спешке исчезать из этой жизни, чтобы жить в другой. Значит, нужен, фигурально выражаясь, и личный самолёт, и запасной аэродром. Причём вторая личность не могла быть фальшивой, с липовыми документами и придуманным прошлым. Нужно было создать реального человека, чётко вписанного в социальную систему. Я ждал случая, и судьба очень скоро помогла мне…

Большинство ОПГ девяностых так или иначе были связаны с Чечней, жирея на войне. Странная это была война, ну да речь не об этом. В одну из командировок туда, ещё до позора в Хасавюрте, я сдружился с Серёгой Есениным, капитаном из мотострелкового батальона, ротой командовал. Детдомовский пацан, там и разжился таким звучным именем-фамилией. Я ведь и сам детдомовский, так что разница в званиях нам не мешала, тем более он боевой офицер, а я кто? Мент, опер. Ездил я на Северный Кавказ обычно со сводным отрядом, но занимался своими делами и в подчинении был у самого себя. Подробности наших с Есениным похождений и шалостей к делу не относятся (хотя есть что порассказать), но одну его фразу я навсегда запомнил: «Когда ты с пацанами в одном котле варишься, за них и жизнь разменять — плевое дело».

Важно вот что. Закончилась моя командировка, подвернулся военный борт с оказией, и повезли меня на аэродром — с армейской колонной. Три машины, один БТР, один сапёр и пара-тройка отделений в боевом охранении (точно не помню, да и не считал я бойцов). Слёзы, а не «колонна». В одной из бэмсов, как я понял, перевозили архив Серёгиной части в связи с их передислокацией. На ящиках сидел кто-то из «писарей», писарчуками ещё их называли. Была бы колонна покрупнее, старшие командиры, может, и почесались бы обеспечить хотя бы подобие нормальной проводки. Я слышал, во Вторую чеченскую такого раздолбайства, несогласованности, банальной неподготовленности стало на порядок меньше, плюс жёстко каралось предательство (главная причина людских потерь в Первую), но я этого уже не застал.

Выдвинулись мы днём, а не ночью, и двигались, как считалось, по своей, проверенной и зачищенной трассе. Серёга поехал меня провожать — то ли по дружбе, то ли по глупости… В общем, живыми с той трассы уползли немногие, и я в их числе. Фугас проморгали, гранатомётчиков упустили. Кто ты против РПГ? Кусок жареного мяса с корочкой, если попали в машину. Архив воинской части сгорел, и Серёга мой сгорел. Я смог взять его жетончик и подпаленное удостоверение офицера, в кармане нашёл письмо от девушки — тоже изъял. Изуродованный, обгорелый труп в один момент потерял шансы быть опознанным, и впоследствии записан был как неопознанный.

Прости меня, тёзка.

В возникших бардаке и суматохе (кого на лечение, кого куда) меня самолётом доставили в ростовский госпиталь, где я на время превратился в контуженого капитана Есенина, лишившегося вдобавок документов…

— И так далее, — оборвал меня Иван Иванович. — Бумажные подробности не существенны, технология понятна. Вы превратились в капитана Есенина, списанного по ранению и получающего пенсию, оставаясь в то же время действующим подполковником Ушаковым. Браво. Нас интересуют поступки этого персонажа.