Александр Щеголев - Старый пёс

— Вы кто? — мгновенно струсил Дуреквасов-Мозгов, обнаружив меня вместо уважаемого Игоря Денисовича.

Я втолкнул его в квартиру и закрыл дверь.

— Я Ушаков, бывший командир Рудакова, и не ври, что не слышал обо мне.

— С-с-слышал.

— Семнадцать лет назад я умер, как ты тоже наверняка слышал, так что терять мне нечего, всё уже потеряно. — Я достал «макаров» и приставил к его голове. — Где семья?

— З-зачем?

— Свидетелей не люблю, нервируют.

— Н-на даче.

— Повезло, — удивился я. — Не мне, а им.

— Что вы хотите? — истерично спросил он, мучительно скашивая глаза на пистолет. — Квартира записана не на меня. Есть немного золота, камней и полсотни тысяч евро. Ну и по мелочи…

— Грабить мне тебя противно, — сказал я ему. — Даже не надейся откупиться. Мне нужна коллекция, которую вы с Игорем Денисовичем умыкнули у моего школьного друга выше этажом. Припоминаешь?

И тут он онемел…

Почти как я, когда Юля своей стеклянной метафорой нечаянно напомнила мне некое очевидное обстоятельство. Столько часов подряд, то забываясь, то снова всплывая, не давала мне покоя какая-то странность со списком украденной коллекции. Что за странность, поймать я не мог, чувствовал только, что она есть. И вот — барабанная дробь — озарение! Ещё по дороге в Тверь, описывая произошедшее, Рудаков назвал несколько пропавших экспонатов — просто для примера. Я их, конечно, специально не запоминал, но такие вещи в памяти фиксируются автоматически. Среди прочего Рудаков упомянул стилет из муранского стекла, которого в списке нет. Хотя артефакт редкий. Может, Игорь что-то перепутал, ляпнул от балды, и такого предмета не существует, по крайней мере в рамках собранных Франкенштейном ценностей?

По дороге я позвонил Мише. Он не спал (жаль, разбудить его было бы приятно). Я спросил, был ли у Франковского личный искусствовед, которому он полностью доверял. Оказалось, был. Тогда я попросил Мишу вызвонить, несмотря на поздний час, этого специалиста и задать единственный вопрос: показывал ли ему Франковский этот самый стилет? Миша слегка возбудился — тоже, видать, вспомнил слова Рудакова, на которые поначалу не обратил внимания, — и сделал всё в лучшем виде. Перезвонил через несколько минут. Оказалось, стилет-таки был, Радик раздобыл его совсем недавно и не успел эту вещь атрибутировать, потому, очевидно, и не торопился вносить в списки. Да, но тогда вопрос: откуда Рудаков знал про стилет?

Предположим, ему рассказала Вика, с которой (тоже предположительно) он состоит в близких отношениях. Но тогда почему он своею рукой не внёс этот экспонат в список пропавшего? Забыл? Следователь по особо важным — ЗАБЫЛ важную улицу? Не смешно.

Вот и получается, что в машине Рудаков банально проговорился. Отчего потом заметно нервничал.

Как только сообразил я про стеклянный стилет, так и прозрел будто. Косяком пошли мелочи, которые почему-то проходили мимо моего внимания. Тут же вспомнил про Дуреквасова, жившего в том же подъезде, что и Франкенштейн. А ведь из стукачей уйти непросто. Сорваться с крючка — суметь надо. То есть как бы Барабашка ни менял фамилию и место жительства, каким бы деловым и состоятельным ни заделался, он всё равно у Рудакова в кулаке.

А ещё — вопрос про папку с копиями дел. Он точно знал, что папка не утрачена, несмотря на все мои увёртки и прямое враньё. Сказал, что напавшая на нас с Ортисом шпана якобы дала показания, что папку эту в глаза не видела. Я уточнил у Миши (когда он отзвонился насчёт искусствоведа), присутствовал ли он на допросах тех бандюков, и, если присутствовал, о чём их спрашивал Рудаков. Миша присутствовал. Слышал каждое слово. Рудаков со шпаной не разговаривал, ему было не до того. Отлично, сказал я, тогда кому эти бандюки рассказали, что Арбуз им приказал изъять у нас папку с делом Франковского, но они не справились, и папка осталась у меня. Подобного разговора вообще не было, удивился Миша. А что, им и вправду такое приказали?

Вот и думай, откуда у Рудакова сведения про его папку с копиями.

Собственно, версия напрашивалась буквально сама собой. Поэтому я сразу, чтоб три раза не звонить, признался Михаилу в том, что меня вчера долгое время прослушивали и отслеживали. Кто-то прикрепил «клопа» мне к куртке, и сделано это было утром в кафе, где наша компания встречалась. Это не мы, мгновенно среагировал Брежнев, решив, что я кидаю ему предъяву. Да не вы, отмахнулся я. Прослушивали меня люди Рефери, это, считай, доказано. А вот кто прислюнил к моей одежде прослушку — агромадный вопрос. Поэтому я очень тебя прошу, сказал я Мише, отправь кого-нибудь ко мне на квартиру, на старую квартиру. Там в коридоре, на тумбочке, лежит это самое прослушивающее устройство, которое я в конце концов обнаружил и сбросил. Оно в полиэтиленовом пакетике. Хорошо бы проверить его на пальцевые следы, учитывая, что ни я, ни кто другой до него не дотрагивался. Тот, кто прикрепил мне эту дрянь, действовал без перчаток, иначе мы бы в кафе заметили. Надо узнать точно, кто это был.

— Сделаю, — пообещал Миша. — Но если ты прав, то это же… это просто…

— Чужой среди своих, — подсказал я. — Военизированная игра «Зарница», синие против красных.

— Лучше сине-красные против красно-белых.

Всё, зашутили скользкую тему. И хорошо, и правильно.

— Но пока ничего не доказано, давай делать всё тихо.

Опер со мной согласился…

— Так я тебя внимательно слушаю, — напомнил я господину Мозгову. — В прошлую пятницу, поздно вечером, Рудаков вызвал тебя наверх, в квартиру Франковского. Что дальше? Вы зверски добили хозяина квартиры… Кстати, кто добивал, ты или Рудаков?

— Я никого не добивал! — всхлипнул он.

— Да неужели? Докажи!

В некоторых ситуациях презумпция невиновности — пережиток счастливого прошлого, и свою невиновность вынужден доказывать обвиняемый. Сейчас как раз был тот случай.

И Мозгов, захлёбываясь слюнями, принялся доказывать и рассказывать.

Мы чуть не опоздали.

Не случайно Рудаков перестал названивать мне насчёт папки. Кто-то донёс ему мои опрометчивые слова, дескать, завтра дело будет закрыто, и он, зная, что слов на ветер я не бросаю, решил перестраховаться. Бросил кабинет на Арбате, бросил дела и на исходе ночи помчался на своём «форде» в Осоргино, на дачу покойной тёщи, которая пока что пустовала.

На даче он и прятал хапнутую коллекцию. Так и лежала она в сумках, не разобранная, мало того, даже из фургончика сумки не были вытащены. То ли поленился «важняк», то ли готов был в любой момент её перепрятать. Скорее, второе. Фургон стоял на даче в гараже: на нём, очевидно, коллекция и была вывезена с территории «Красного квартала».

Миша с операми застали его, когда он раскрывал ворота гаража, готовясь куда-то рвануть вместе с коллекцией. Куда он мог спрятать забитые экспонатами сумки — вот так, в пожарном порядке? Моя версия: Рудаков настолько струхнул, что собирался примитивно утопить всё это богатство в одном из озёр Одинцовского района.