Александр Тамоников - Время мертвых

Объясняться журналистам приходилось с Ларисой. Сотрудница музея говорила в микрофон, который держала перед ней Мари Ксавьер. При этом непонятно, кто кому давал интервью — Мари постоянно перебивала, задавала вопросы, ответы на которые даже толком не выслушивала. Лариса была вполне подготовленной девушкой и могла бы выдержать любое нашествие. Она терпеливо общалась с представителями прессы, не стирая с губ вежливой улыбки. Но кого-то французской журналистке определенно не хватало. Обнаружив скользящего мимо надгробий Якушина, она обрадовалась и устремилась к нему, путаясь в шнуре от микрофона.

— Сергей Борисович, мсье Якушин… пожалуйста, всего лишь несколько слов, мы кое-что не понимаем… — Она умела делать свою работу, соорудила такую мордашку, что остановился бы и скорый поезд без тормозов. К тому же она бесцеремонно заступила нам дорогу, и свободы для маневра фактически не осталось.

— Хорошо, Мари, — любезно улыбнулся Якушин, — но только несколько слов, хорошо? Мы с коллегами должны решить одну проблему, а потом я весь к вашим услугам.

— Да, да, Сергей Борисович, только несколько минут. — Журналистка лучезарно улыбалась.

— Все в парк, — шепнул мне Якушин, — да проверьте все на себе, поняли, о чем я?

Варвара неласково поглядывала на Мари, вломившуюся в нашу деликатную работу. Мы обогнули журналистку и с потерями покинули здание. Я быстрым шагом направлялся к парку, свернул на дорожку, спускающуюся к центральной аллее. Она семенила сзади, несколько раз порывалась что-то сказать, но я раздраженно отмахивался.

Я плюхнулся на лавочку в безлюдном месте, снова приложил палец к губам. Она всплеснула руками — и этот туда же! Я стащил с себя ветровку, осмотрел ее, пристроил рядом. Прощупал брюки, потом взялся за борсетку с деньгами и документами. Вроде ничего. Варвара, кажется, сообразила, сняла жакет, как-то стыдливо глянув по сторонам, стала проверять складочки и карманы.

А я с любопытством воззрился на ее сумочку, которую она поставила на скамейку. Обычная небольшая сумочка — что-то из высокой моды, фирмы «Baldinini» (впрочем, я в этом не силен), прямоугольная, вытянутая вверх, с ремешком. Характерная особенность — четыре сантиметровые лапки в нижней части, что позволяет ее ставить на любую горизонтальную плоскость, и нет нужды класть на бок. То есть «брюхо» сумочки фактически никогда не демонстрируется… Я взял ее, приподнял. Варвара что-то протестующе пискнула и осеклась.

Мы с интересом разглядывали приклеенного к днищу полусантиметрового «клопика» — маленький серый наплыв с липкой нерабочей поверхностью. Варвара открыла рот от изумления, вопросительно уставилась на меня. В принципе, умно. Приклеить незаметно может любой, если сумочка висит у женщины на плече, а обнаружить трудно, хотя микрофон совсем рядом. Выходит, нас постоянно подслушивали?

Я осторожно отодрал ногтем шпионское приспособление, прогулялся до отстоящей урны, опустил его на самое дно. Потом вернулся, снова сел. Варвара обескураженно опустилась рядом — ноги не держали.

— Теперь можно говорить?

— Говори, — великодушно разрешил я. — Впрочем, упреждаю, это был сверхчувствительный миниатюрный микрофон со встроенным аккумулятором длительного срока действия. А приемное устройство может находиться где угодно, скажем, в смартфоне того, кто нас подслушивал. Дальность действия, полагаю, не меньше пары сотен метров.

— Но зачем? — Она сглотнула.

— А ты догадайся.

К нам размашисто шагал Сергей Борисович. Его возбужденное лицо представляло собой жирный вопросительный знак. Довольно быстро ему удалось избавиться от журналистки. Он сел рядом, не спуская с меня пристального взгляда.

— Микрофон, — лаконично отчитался я. — На сумочке Варвары. Уже избавились.

Он испустил облегченный вздох, расслабился. Как-то недоверчиво покачал головой.

— Как вы догадались, Сергей Борисович?

— Мне кажется, это элементарно, Никита Андреевич. Вас не посещала подобная мысль?

— Посещала. Но не задержалась, к моему великому стыду.

— Если честно, Пургин подсказал… У него пунктик по этим шпионским игрушкам. Не будем вдаваться в подробности, друзья мои. То, что случилось, суровый медицинский факт, и не будем гадать на кофейной гуще. Я хочу рассказать одну занятную историю по поводу нашего артефакта.

И тут мы снова заговорили все вместе! Якушин сделал протестующий жест.

— Стоп, стоп, ребята, давайте говорить по очереди. Никита Андреевич, начинайте.

Я рассказал свою историю, в которой фигурировала дверь пожарного хода, лестница и мастерская Федора Михайловича. А также напольные часы Орловского часового завода, которые и являлись искомым артефактом! И пусть хоть кто-нибудь попробует возразить!

— Да мне и так понятно, что это часы, — фыркнула Варвара.

— С какой это стати, моя любезная? — обиделся я.

— А с той, что я тоже не праздно проводила время, — отрубила Варвара. — Я прошла всю цепочку владельцев картины. Ее написал в 50-х годах некто Шубин, преподаватель Владивостокской школы искусств, вполне, кстати, одаренный мастер, но так и не ушедший со своими работами дальше Дальнего Востока. Его полотна выставлялись во Владивостоке, в Хабаровске, на Сахалине. Эту картину он посвятил своей супруге, одновременно потерявшей при пожаре отца и мать. И это полотно только в 95-м году было вывезено с Дальнего Востока! Его приобрел один из «новых русских» — у него была сентиментальная супруга, та уговорила купить картину. Не важно, где после 95-го года кочевал этот предмет искусства, но в 91-м году он со стопроцентной гарантией находился во Владивостоке, то есть никак не мог быть заряжен «кремлевскими» экстрасенсами! Из этого следует, что у нас остается только один подозреваемый предмет — напольные часы! Разве не логично?

— Ну, примерно, — как-то ревниво допустил я. — Моя версия убеждает больше, но и твоя сойдет.

— Да, никаких сомнений, это часы, — подтвердил Якушин. — Лично я пришел к этой мысли совершенно другим путем. Во всем виновата моя память, вернее, отсутствие таковой. Почему я сразу не смог вспомнить этот случай? Ведь даже документация не оформлялась. Просто озарило сегодня ночью, вспомнилось все до последней мелочи…

Это было шесть лет назад, в тот год, когда мы открыли музей. Сколько всего произошло с тех пор, сколько лиц, достойных выставочных образцов и предметов, не представляющих никакого интереса… Ведь именно таковым мне данный предмет и показался! Это всего лишь часы, молодые люди, что в них выдающегося? Ко мне пришли двое воспитанных вежливых мужчин, попросили об аудиенции, так сказать. Один намекнул, что является бизнесменом, переезжает в центральную часть страны и избавляется от большей части своего имущества. Есть старые советские часы с историей, мол, достались от отца, а отцу от деда, стояли в кабинетах первых лиц, видели чуть не Ставку Верховного Главнокомандования в 40-е! Ему не нужны деньги, он просто хочет отдать часы в «добрые руки». «У вас музей, не могли бы вы поместить их в свою коллекцию? На вечное хранение, так сказать?» Я не испытывал недостатка в экспонатах, а часы — это всего лишь часы. У меня подобных часов уже было несколько штук! Я сделал попытку вежливо намекнуть, что нам этого не надо. Странная история: это двое не были никакими бизнесменами. И если дороги, как память, так возьми их с собой! Это же не танк. Но они настаивали, упрашивали. Потом спросили: вам требуется спонсорская помощь? Я не чувствовал себя особо нуждающимся, но денег в тот год ушло немало. «Как насчет аллеи с голубыми елями между корпусами?» — поинтересовались мужчины. Я был в недоумении, что бы это значило? Часы проверили — фона не было. Криминальный след? Не тот, знаете ли, предмет. Так и решили: они выполняют работы, а я беру часы в музей на вечное хранение. Условия постоянно экспонировать, кстати, не было, лишь бы находились в музее. Договор мы не подписывали — устное джентльменское соглашение. Прибыли рабочие, привезли саженцы, все сделали. Елочки на алее стоят до сих пор, уже выросли, вы можете ими ежедневно любоваться.