Анна Данилова - Crime Story № 05 [антология]

— Кеша прищемил свое достоинство дверью в десять лет, — пугал писатель, перелистывая страницу, — и это оставило неизгладимый след в его душе. И не только в душе.

— Господи, — в ужасе шепотом произнесла Полина. — Что он читает?!

— Роман читает, — негромко ответил Карлсон, сидевший по правую руку от Маши. — Господин Чувычкин очень плодовитый автор, сейчас выдаст нам по полной программе.

— Какой Чувычкин? — не поняла Маша, стараясь не вслушиваться в текст Распутинского.

— Да вот этот, конечно, — удивился мужик, кивнув на чтеца. — Разумеется, он не Матвей Распутинский. Это Коля Чувычкин, я его уже лет десять знаю. Между прочим, значительной популярностью пользуется в Питере у читателей. Вернее, у читательниц. А вы на детские стихи приехали, да? — в голосе его зазвучало нескрываемое сочувствие. — Как же вас не предупредили?..

— И меня не предупредили! — прошипела Полина Лебедева, становясь похожей на разъяренную рыжую кошку. — Я тоже — на детские стихи!

Маша откинулась на спинку дивана и постаралась расслабиться и получить удовольствие.

А роман набирал обороты. Жизнь главного героя была насыщенна. Сюрпризы подстерегали его повсюду: в детском саду, в школе, наконец, в институте. Маша внутренне корчилась, как грешник в аду на сковородке. Она не была ханжой, но и не понимала, как можно открыто и откровенно выставлять на всеобщее обозрение столь интимные вещи, да еще делать это так бездарно. Ее разрывали на части два желания: либо заткнуть уши себе, либо заткнуть рот писателю, но и то, и другое было неосуществимо.

— Он прижал ее враскорячку над унитазом, впиваясь зубами в родинку на ее ягодице, по форме напоминающую клевер! — повысил голос Распутинский. — Унитаз был третьим в их сладострастной оргии, и — боже — как же был счастлив от этого Иннокентий! Эта белизна, эта непорочность!

— Вика, он же мудак! — шепотом восхитилась сидящая наискосок дама. Маша взглянула на нее с уважением.

— Ну почему сразу — мудак? — обиженно отозвалась Вика. У нее были длинные молочные ногти. На каждом ногте блестела зеленая акриловая змейка, и все змейки таращились на писателя. — Может, завел человек молодую любовницу, вот и прет его. А что тебе не нравится? По-моему, очень познавательно. Мне только непонятно, как это: ягодица — и похожа по форме на клевер?

— Да не ягодица, а родинка, — снисходительно пояснила дама. — Бывает. Хорошо, что не на ромашку.

В это время писатель перешел к отрывку, в котором главный герой предавался страсти с банщицей, причем местом действия был выбран сугроб.

«Ее мраморные ляжки отняли у Иннокентия дар речи, — монотонно вещал Матвей Распутинский. — Он упал в снег лицом и надолго застыл там, не в силах вымолвить ни слова».

«Господи, тебя бы кто уронил в снег лицом, — тоскливо подумала Маша. — И желательно с тем же результатом. Елки-палки, лучше бы искать сейчас подарки моим, чем слушать эту… это…»

Следующие десять минут она осматривала зал. Курчавый Рокотов слушал внимательно, и лицо у него было красное — наверное, от духоты, решила Маша. Дамы слушали с улыбкой. Девушка в майке с крысой ерзала на месте и не сводила с писателя глаз. «Василий крепкой рукой схватил Иннокентия, отчего тот пискнул и привел остальных в неистовство». Маше тоже захотелось прийти в неистовство, но неудержимая дрема давила на веки, откидывала ее голову к спинке дивана. «Степан обнажил чресла, и все ахнули. Даже попугай в углу замолчал, пораженный до глубины своего незамысловатого птичьего сердца». Перед Машей мелькали Степан с обнаженными чреслами, попугай, расписанный под хохлому… Неподалеку расхаживал по палубе капитан Сильвер, и костыль его выглядел совершенно непристойно. Кучка матросов на юте изучала книжку Корнея Чуковского «Мойдодыр», время от времени заливаясь дружным гоготом. «Вот я вас, развратники!» — рявкнул капитан Сильвер с интонациями батюшки, гоняющего чертей. Она дернулась и открыла глаза.

— Перерыв! — громко объявила Коринна Андреевна, теребя бусы-сливы.

Распутинский уже вставал с места, обмахиваясь листом рукописи.

— Вот сюда, Матвей Сергеевич, вот сюда, — засуетилась Ниночка, вынырнув из-за угла. — В кабинет Коринны Андреевны. Там уже и чайничек…

— Мне бы лучше йоду, Ниночка, — ласково попросил Распутинский, показывая содранный на пальце заусенец.

«Лучше бы тебе яду», — мстительно подумала Маша, спрятавшаяся за вешалкой с одеждой. Ей безумно хотелось сбежать, но было неловко. «Вот, скажут, пришла, насладилась эротическим романом и ушла. Может быть, кто-то еще будет читать кроме этого… плодовитого».

В кабинет мимо нее проскочила маленькая шоколадная брюнеточка в таких облегающих джинсах, что, казалось, она вот-вот выстрелит из них, как из пушки. «Еще одна детская писательница? — мелькнуло в голове у окончательно очумевшей Маши. — Какие они, однако, разнообразные».

— Приехал, Коленька, — ласково сказала из-за двери брюнеточка.

Распутинский что-то ответил, но Маша не расслышала.

— А я вот постаралась, ради тебя пришла.

Подслушивать было неловко, и Маша вылезла из своего укрытия. Писатели столпились в соседней комнате около стола с плюшками и пирогами. Неторопливо прошла та же брюнеточка, в кабинет к Распутинскому начали входить и выходить люди, и Маша бочком протиснулась в коридор, выискивая Полину. Но той не было. Сосредоточенно жуя, прошел Карлсон и тоже завернул в кабинет, где сидел Распутинский.

«Слетелись, как мухи… на некую субстанцию», — злобно подумала Маша, ходя по коридору туда-сюда и рассматривая клонированные елки в обрамлении табуретных ножек.

— Милая моя! — поймала ее за рукав заведующая, опять материализовавшаяся непонятно откуда. — Очень вас прошу: отнесите нашему… уважаемому… пусть покушает. Столько людей сегодня!..

Она всучила Маше поднос с пирожками и исчезла.

— Твой-ю мать! — выругалась Маша в сердцах. — Чтоб я! Еще раз! К детским! Писателям!

Она схватила пирожок и откусила, направляясь к кабинету. «Откушайте, барин», — мелькнула у нее в голове подходящая случаю реплика. «А еще лучше: извольте угоститься!»

Она толкнула дверь плечом, протиснулась с широким и неудобным подносом внутрь, и слова застряли у нее в горле вместе с непроглоченным куском пирожка.

В кабинете никого не было. Почти никого. Плодовитый писатель Коля Чувычкин, известный как Матвей Распутинский, лежал головой на столе, устало прикрыв глаза. С виска стекала темная струйка, исчезая где-то за ухом. Рядом с его носом валялся пузырек, и по кожаной поверхности солидного библиотекарского стола растекалась темно-коричневая лужа. Сильно пахло йодом.

Кусок пирожка наконец проглотился, а вместе с ним появились и слова. Попятившись, Маша выскочила из кабинета, не выпуская из рук поднос, и жалобно пискнула первому встречному: