Берталан Маг - Записки следователя из Будапешта

Банати пораженно смотрел на меня.

— Молчите? Предупреждаю, если сейчас не заговорите, вынужден считать, что преступник — вы.

Учитель физкультуры медленно, очень медленно поднялся со стула, выпрямился и, словно лунатик, направился к двери.

Я подумал, не выдержали нервы, и окликнул его:

— Вы куда? Стойте.

Он остановился и удивленно, будто упрекая меня, ответил:

— За деньгами.

— Вы с ума сошли?

— Нет, не сошел. С чего это вы взяли? Хотел пойти за деньгами.

Я уж было подумал, что парень действительно свихнулся. Мне захотелось помочь ему, разрядить обстановку. Стараясь говорить как можно спокойнее, я сказал:

— Не надо. Пусть деньги остаются там, где они сейчас. И вообще, чего вы так испугались? Поговорим лучше о другом. Скажем, о вашей спортивной сумке.

С каким-то отрешенным выражением на лице Банати продолжал стоять перед дверью, потом взялся за ручку и произнес:

— Сначала принесу деньги, потом расскажу обо всем. Я должен их принести, мне сразу станет легче. Все равно я долго не выдержал бы.

До сих пор не могу понять, что произошло со мной, когда я прикрикнул на учителя:

— Слушайте, Банати! Прекратите комедию и отвечайте на мои вопросы четко и ясно! Что вам известно о вскрытии сейфа? Какова ваша роль в этом деле?

Он прервал меня жестом и снова умоляющим тоном, с пугающей улыбкой на лице произнес:

— Разрешите принести деньги…

Я позвонил. Вошел сотрудник. Я распорядился проводить Банати туда, куда он пойдет, и приготовиться к тому, что он может совершить попытку к побегу или самоубийству. Сейчас он производил впечатление невменяемого, вести себя с ним надо осторожно. Таково мое требование. Учитель, разумеется, этого не слышал.

Однако Банати не захотел идти без меня. Настаивал, что хочет передать деньги мне в руки. Из любопытства решил пойти с ним. Интересно, что же все-таки выйдет из его дурачества?

Мы вышли из здания милиции. На улице я решил уточнить.

— Так куда же вы поведете нас прогуляться?

— Вон туда, к мельнице, — ответил Банати.

— Далеко это?

— Нет, недалеко. За тем пустырем.

Действительно это было недалеко, совсем рядом с управлением милиции. Мы прошли через заросший сорняками пустой участок, свернули с тропинки и направились к каменной ограде соседней мельницы. Вблизи забора он нырнул в колючие кусты и через мгновенье появился с бумажным мешком в руках. Это был такой же мешок, какой Немеш выпросил у одного из служащих конторы, чтобы складывать туда старые документы. Мешок был чем-то набит. Банати держал его обеими руками, осторожно, словно боясь, что у того оторвется дно. Затем подошел и протянул его мне.

— Вот, пожалуйста, — сказал он, — деньги.

Отдав мешок, он даже потер ладони, словно выполнил какое-то доброе дело.

Прямо там, на заросшем лебедой участке земли, метрах в ста от управления милиции, я открыл мешок и заглянул внутрь.

Пачки денег, втиснутых как попало.

Я взглянул на Банати. От ухмылки лицо его стало круглым. Никогда в жизни я не встречался с таким случаем, чтобы краденые деньги отдавались бы с такой радостью. «Церемония» поразила не только меня, но и моих коллег, экспертов и даже фотографа-криминалиста.

— Что ж, тогда пошли, — сказал я. Но Банати коротко мотнул головой, дескать, подождите. Вот сейчас-то нервы его сдадут, подумал я. Видимо, и все остальные тоже. Банати продолжал:

— Сначала пойдемте в школу.

— Зачем?

— За остальными деньгами, — ответил он.

На сей раз мы отправились за ним, не произнеся ни слова. Учитель привел нас в кладовку, где хранился спортинвентарь. Открыл дверь, пропустил нас, захлопнул дверь, чтобы снаружи не видели, что делаем мы в каморке. Затем отодвинул стол, наклонился, сунул пальцы в щель между половицами и приподнял одну доску. Из ниши достал пакет из газетной бумаги, раскрыл его и втиснул мне в руки много тысяч форинтов.

Вернувшись в управление милиции, мои сотрудники сосчитали деньги: 600 тысяч, без какой-то мелочи, были налицо.

А я тем временем приступил к допросу Банати. Впрочем, это был даже не допрос, а спокойные, хоть и горькие признания; еще точнее, пожалуй, глупопечальная повесть об искушении и падении человека.

Иштвана Банати и Ласло Немеша объединяли одинаковый возраст, образование, общие интересы и, в общем-то, похожие запросы. Немеш был холост, Банати — женат, молодой человек часто хаживал к супругам ужинать, а когда жена работала в ресторане вечером, приходили к ней оба и опять-таки были втроем. Летом 1961 года дружба их была еще молодой, но уже весьма задушевной. На своем мотоцикле Банати во время летних каникул ездил по округе, в курортные местечки, где можно неплохо поразвлечься, но почти всегда возил с собой молодую, симпатичную подругу жизни. Они были молоды. Банати вел себя как образцовый муж. Другие женщины его не интересовали, он любил свою жену. Однако холостяка Немеша не удовлетворяли те тайные связи, которые были у него с женщинами на заводе, в конторе, в городке. Впрочем, они, эти связи, всегда наталкивались на трудности: девушки вели себя с ним осторожно, да и на квартире, которую он снимал, хозяйка поставила условие: гостей женского пола здесь быть не должно.

Поэтому по субботам Немеш, как правило, уезжал из городка часто к родителям, жившим по соседству, у Балатона, или в другие курортные поселки на берегу живописного озера. Но чаще всего ездил в Кечкемет. В то лето он не раз уговаривал Банати поехать куда-нибудь на мотоцикле. Учитель любил мотоцикл и часто, уступая просьбам Немеша, брал его с собой. Но бывало, что и у жены находился свободный денек, ей тоже хотелось поездить по округе, и тогда Немеш садился на поезд, хотя это было ему явно не по душе. Он и сам купил бы себе мотоцикл, только зарплаты на это не хватало. Конечно, родители могли бы помочь, ведь выручали же они его в других случаях и более крупными суммами. На холостяцкую жизнь, развлечения, одежду уходила вся зарплата.

На допросе Банати рассказывал:

— Ласло не раз говорил, мол, есть у него родственничек за границей, какой-то троюродный брат отца, надо лишь разыскать его. И он начал писать ему письма по тому адресу, какой сохранился у отца еще от давней переписки. Я этих писем не видел, знаю о них со слов Немеша. Письма шли, шли, а ответа на них не было. Затем он начал писать другим родственникам, и какой-то из них, наконец, прислал адрес дядюшки. О чем они переписывались со стариком, неизвестно, но с тех пор я то и дело слышал от приятеля, дескать, скоро получит он от своего родственника машину новой марки, очень красивую; Я спросил у него: какова может быть пошлина на заграничную машину. С той поры он только и говорил, сколько придется платить таможенникам. Даже письмо написал им. А когда ездили на мотоцикле, стоило ему увидеть машину западной марки, спрашивал у владельца, какую пошлину пришлось тому платить. Ответы были неутешительны, и однажды он мне даже сказал, когда мы, как сейчас помню, сидели в кафе на берегу Балатона втроем, мол, раз такая высокая пошлина, то машины у него не будет, ведь с зарплаты на нее не сэкономишь. Жена моя заметила, что и содержание машины тоже вещь дорогая, по мотоциклу знает, хотя он и расходует бензина и масла намного меньше, чем автомобиль. А тут еще всякий ремонт, то да се, словом, только успевай платить.