Берталан Маг - Записки следователя из Будапешта

— Так все и было. Я укрылся в тени и наблюдал, что делает Ласло. Он прошел мимо проходной, потом вернулся, еще раз прошел, поглядывая на будку вахтера. В проходной горел свет, и издали было видно старика, сидящего у стола и наклонившегося вперед. Вероятно, он спал, облокотившись о стол. Миновав вахтерскую, Немеш ловко перемахнул через ограду, перебежал ярко освещенную часть двора и притаился у входа в здание заводоуправления. Здесь он был уже невидим для вахтера. На улице царила тишина. Ласло быстро открыл двери и скрылся в здании. Не прошло и пяти минут, как он появился с двумя бумажными мешками. Немного постоял в дверях, затем спокойно перешел освещенный двор. Я ждал его у забора. Он передал мне мешки и попросил подождать, пока он вернется в здание и принесет мою спортивную сумку. На это ему понадобилось не больше одной-двух минут. Вот он снова прошел через двор, перелез через ограду, и мы тотчас же скрылись в темноте на противоположной стороне улицы. Немного постояли там, затем заглянули в проходную. Вахтер за стеклом сидел все в той же позе, наклонившись вперед, по-стариковски дремал и явно ничего не заметил.

— Не спеша, как досужие люди, мы направились на квартиру к Немешу. Там начали потрошить конверты. Сначала мы выгребали из конвертов все до единой купюры, но дело шло медленно. Пришлось поторапливаться — время летело, мне до двух надо было еще успеть к жене в ресторан и проводить ее домой. Ни за что на свете я не хотел, чтобы она о чем-то догадалась. Хотя мы и спешили, удалось опустошить лишь половину конвертов. Их мы затолкали в спортивную сумку, и Ласло взялся спрятать ее вместе с оставшимися полными конвертами у себя на квартире. Остальные деньги взял я, чтобы с утра укрыть их где-нибудь в школе.

— На другой вечер Ласло ужинал у нас, и, когда жена вышла в кухню, я быстро сказал ему: деньги спрятаны под полом на складе спортивного инвентаря. Немеш тоже сообщил о том, что успел сделать: дома оставлять деньги было опасно, поэтому бумажный мешок, полный конвертов с деньгами, он спрятал на пустыре между милицией и мельницей, у забора под кустом, а пустые конверты в моей спортивной сумке бросил в канал. Это сообщение меня взбесило. Я понял, что он совершил ужасную глупость. Найди сумку кто-нибудь, и мы пропали. Ласло упорствовал: никто ее не найдет, она тут же пошла ко дну. А мешок с деньгами — тем более. Кому придет в голову искать по кустам возле милиции? Так мы спорили, пока не вошла жена с ужином. Она слышала наши возбужденные голоса, а увидев мое лицо, поняла, что мы опять поссорились. Но сколько она ни допытывалась о причине ссоры, я не сказал ей ни слова.

— Извлечь деньги из кустов мы уже не успели: в тот же день нагрянули следователи из столицы, даже собак-ищеек привезли, и мы испугались. С тех пор не ем, не сплю, сам не понимаю, жив я или уже мертв. Ей богу, сразу стало легче, когда наконец-то смог рассказать вам обо всем…

Да, по лицу Банати заметно было, что с души его упал камень. Бедняга! Я и впрямь пожалел его. Но это было, как говорится, уже частное дело. Я жалел в нем человека, а преступника осуждал.

Подробные допросы Ласло Немеша и супруги Банати, по сути дела, лишь подкрепили показания Банати. Расхождение состояло лишь в том, что Немеш первоначально хотел было все свалить на Банати, дескать, это его затея и он вовлек его в дело. Однако вскоре инженер сник и повел себя просто жалко: стал на колени, умолял отпустить его, даже деньги обещал, если мы устроим ему побег. Все это вызывало не сожаление, а омерзение.

Непричастность супруги Банати к делу полностью подтвердилась. Бедная женщина до самого дня суда, пока услышала признание мужа, не могла поверить, что тот мог совершить такое преступление.

Решением суда степень виновности Немеша и Банати была признана одинаковой. Наказание они получили тоже равное: по пятнадцати лет тюрьмы каждый.

Почтальон позвонил к привратнику.

— Добрый день. Для Агнеш Сабо заказное письмо, но ее нет дома…

— Оставьте мне, в это время Агнешка еще на работе, — ответил старик. — Я отнесу сам, не беспокойтесь.

Почтальон поклонился и ушел.

Стояла теплая осень, какая бывает в Будапеште в середине октября. Начало смеркаться, когда старый привратник обнаружил, что у него кончился табак. Возвращаясь из табачной лавочки на углу, он взглянул наверх и увидел, что окно комнаты Агнеш Сабо освещено. Взяв конверт, он сказал жене:

— Поднимусь, обрадую Агнеш и сейчас же вернусь ужинать.

Семья Татар, как звали привратника, была в добрых отношениях с этой скромной и отзывчивой девушкой. Впрочем, ее уважали и любили все жители дома. В трудные годы войны ее доброе сердце и неутомимые руки помогали всем, кто нуждался в помощи. Особенно заботилась она о малышах. Во время осады и штурма города, когда на улицах и площадях бесновались гитлеровцы и их приспешники, пойманные в огромную мышеловку, а все мирное население отсиживалось в подвалах и бомбоубежищах, бесстрашная Агнеш добывала для детей хлеб и сало, зачастую рискуя жизнью: ходить по улицам было опасно.

Дядюшка Татар, кряхтя и отдуваясь, поднялся на четвертый этаж, но, когда подошел к застекленной двери маленькой квартирки, в прихожей было темно.

— Неужели ошибся? Нет, не может быть, не настолько же я выжил из ума, — пробормотал старик, нажал кнопку звонка и немного подождал. Никто не появлялся. Тогда он позвонил еще раз, уже более настойчиво…

— Вот уже полчаса прошло, а отца все нет, — пожаловалась жена привратника сыну Лаци, вернувшемуся с работы. — Пошел отнести Агнешке письмо. Ужин на столе, а он как в воду канул…

— Наверное, угостили где-нибудь стаканчиком палинки. Тогда дожидайся! — отозвался Лаци, вытирая полотенцем мокрые руки.

— Пойди, сынок, приведи отца. Или хотя бы покличь его со двора, может, услышит!

Лаци вышел во двор. На крытой галерее, опоясывающей дом по каждому этажу, не было видно никого, кого можно было бы попросить заглянуть к Агнеш Сабо и позвать старика домой. Кричать на дворе Лаци не захотелось, и он, шагая через две ступеньки, поспешил по знакомому адресу. Нажав кнопку звонка, он подождал с минуту и, поскольку и на этот раз тоже никто не отозвался, легонько нажал на рукоятку. Она поддалась, и дверь открылась, но только на узкую щель, сантиметров десять-пятнадцать, не более. Дальше, словно упершись во что-то, створка поворачиваться не желала. Лаци попробовал налечь плечом, но безуспешно. Тогда он крикнул в темную щель:

— Агнеш! Агнеш Сабо, вы дома? Отец у вас?

Ответа не последовало. Он повторил свой вопрос. Темнота за дверью продолжала безмолвствовать. Лаци еще раз нажал плечом на дверь, и, хотя она не поддалась, ему показалось, что в прихожей кто-то тихо застонал. «Что-то случилось! — мелькнула у парня тревожная догадка. — Уж не с отцом ли? Может, он потерял сознание и свалился у двери?»