Берталан Маг - Записки следователя из Будапешта

— Зачем же тогда оставались там?

— Я уже сказал, без особых причин. Не было настроения уходить, бывает ведь такое.

Сколько я ни спрашивал дальше, ничего нового от него не услышал. О себе главный кассир не хотел говорить больше, а о коллегах высказывался как благородный кавалер прошлого века, защищающий честь своей дамы. Вел себя неумно, говорил явно необоснованно. Мы поняли: здесь что-то не так.

Кстати сказать, если мы вызывали кого-то и допрашивали в качестве свидетеля, это довольно скоро становилось известным работникам завода. Ничего особенного мы в этом не усматривали, ведь на заводе в результате преступления не выдали зарплату и люди, естественно, интересовались ходом следствия. И я ничуть не сожалел об этом, хотя столь широкая гласность подчас и мешала нам, но в большинстве случаев все же помогала. Рабочие, при всяком новом варианте наших рассуждений, сами — в мыслях тут каждый считал себя «шерлокхолмсом» — разрабатывали свои версии, шли к нам, рассказывали нам новые данные, приводили неизвестные детали, тем более когда ход следствия не отталкивает их, а, наоборот, вызывает доверие, вот и шли они к нам со своими мыслями.

После допроса главного кассира пришел ко мне один работник завода и поведал, что вечером, как только стемнело, видел Лайоша Хорвата, когда тот, стараясь остаться незамеченным, прогуливался неподалеку от завода. Прячась в тень, кого-то поджидал, потом опять прогуливался, не выходя на свет.

Рабочего, максимально соблюдая осторожность, чтобы никто не заметил, попросили выйти на то место, откуда он видел главного кассира. Действительно, отсюда просматривались и вход в заводоуправление, и небольшой дворик, который располагался между заводскими воротами и конторскими помещениями.

Я снова вызвал главного кассира и, когда он сел, без обиняков спросил:

— В прошлый раз вы утверждали, что с завода пошли сразу домой?

— Да.

— Это было действительно так?

Он посмотрел на меня. Вид у него был слегка нервозный и неспокойный. Заметно было, как хотелось ему сейчас узнать, что это я замышляю. И он ответил на вопрос вопросом:

— С чего это вы взяли, будто было иначе?

— Просто с того, — ответил я, — что домой вы пришли намного позже.

Он смутился.

— Но, видите ли, я… я не обязан отчитываться перед вами в своих личных делах.

— Это точно. Только расхожденьица есть в ваших показаниях, а они-то вдруг да и будут связаны с кражей, которая далеко не личное дело.

— Отказываюсь отвечать на ваши вопросы, — резко ответил мне главный кассир.

Я немедленно распорядился взять его под стражу.

Признаться, я до сих пор не мог всерьез думать, что этот почтенный человек замешан в деле. Скорее всего утаивает какую-то старческую блажь или чего-то стыдится.

Тут же провели у него на квартире обыск. Ничего подозрительного не нашли, разве что на дне гардероба четырьмя аккуратными пачками 40 тысяч форинтов. На свой арест и обыск Хорват прореагировал тем, что вообще не произнес больше ни слова. Сжимал тонкие старческие губы и молчал. Однако жена с перепугу все выболтала. Рассказала, что муж с будущего года собирался выйти на пенсию, пора, дескать; к тому же устал от работы, болезни всякие, нервы опять же, но сначала хотел привести в порядок финансовые дела. Весной домик хотели отремонтировать, а на это надо 30—40 тысяч форинтов. Вот и экономили, где могли, копили денежки. К тому же она уговорила мужа давать знакомым в долг под проценты. Супруг ни за что не хотел соглашаться, но в конечном счете уступил. В тот самый вечер, накануне кражи, должен был получить долг от одного работника завода, женщины. Она, видите ли, несколько раз пропускала срок, все не платила, и Хорвату пришлось дожидаться ее у заводских ворот. Месяц назад дал ей 750 форинтов, рассчитывая получить 800. Вот этих ростовщических делишек и стыдился кассир.

Прошел всего лишь день, как Хорват был под арестом, — и вот результат. Когда он был освобожден из-под стражи, его словно подменили, особенно после того, как он убедился, что операцию «под процент» мы держим в строгом секрете и не собираемся что-либо предпринимать по этому поводу.

Хорват дал весьма интересные сведения. Нет, он никого ни в чем не подозревал, как говорил об этом и раньше, и сейчас высказывал не мнение, а то, что заметил.

Оказалось, что наблюдать умел, и неплохо. Тихоня, неразговорчив, в разговор с другими вмешивался редко, в личных делах вообще замкнут, но тем больше он видел, что творилось вокруг. И взирал он на это, думая о том, что жизнь его уже на закате и, кто знает, не придет ли завтра ей конец. Два десятка лет работы на одном предприятии (все его коллеги пришли сюда позже, и за каждым он с самого начала и с выгодной позиции наблюдал, как раскрывалась, формировалась личность) — большой срок; относиться к кому-либо с предубеждением было ему ни к чему.

Вот с этой точки зрения и характеризовал он своих сослуживцев. О Мольнарне сказал, что живет она уравновешенной жизнью, уверена в себе, решительна, а с мужем брак у них чисто символический, вероятно, из-за детей не расходятся, муж ведет самостоятельный образ жизни, независимый от супруги. Говоря о членах бригады кассиров, — отвечая на мой вопрос, разумеется — упомянул и о Ласло Немеше. Дескать, молодой человек, весьма самоуверенный, работу на заводе считает для себя временной, хотя трудится здесь с момента окончания института. Хочет достичь бо́льшего, да и способен на большее, толковый, здравомыслящий парень, стремится учиться, вот и на конкурс подавал заявление (это мы уже знали), метит на ассистента профессора в каком-то научно-исследовательском институте, первый тур якобы прошел, и есть шансы получить там должность. Конечно, тогда он уедет отсюда. Родители живут в курортном городке Балатонфеньвеше, у них свой особнячок и полный достаток. И здесь парню везет: окажись он на скромной зарплате, родители помогут.

В этой последней информации был ряд таких сведений, которые лично Хорвата не касались, поэтому я спросил у него, от кого он все это узнал. Главный кассир ответил: от Немеша, который часто заходит к нему поболтать. Друг другу они симпатизировали, и было у них нечто общее: оба стояли выше мелких личных забот, хлопот, интриг, столь частых среди конторского персонала. А большая разница в годах компенсировалась, по словам главного кассира, общим интересом к спорту. Рабочий день, особенно понедельник, начинался всегда с того, что Немеш заходил к Хорвату и обсуждал с ним спортивные события конца недели или предыдущего дня.

Я допросил Немеша. Ко мне вошел приятной наружности, высокий, темноволосый, аккуратно, но не франтовато одетый молодой человек, производящий впечатление педанта. Из его первых слов я понял, что он точно знает, о чем говорит, понимает смысл и значение сказанного. Фразы у него правильные, хорошо сформулированные. Я сообщил, что пригласил его как свидетеля. Ответ был таков: пора бы уже, ждал, что вызовут.