Олег Финько - Живой смерти не ищет [Роман]

— Отношения между ними пока терпимые. Но мне кажется, это до первой неудачи. Думаю, Гошка переоценивает свои силы. Белогвардейцы между собой сплочены, они ведь, наверное, за кордон хотят уйти, Гошка им золото на себе потаскает, а потом они его успокоят на веки вечные, если мы банду арестовать не успеем.

— Когда на месте сориентируемся, Семен?

— Хорошо бы сегодня, но идти далеко и осмотреться в темноте толком не сможем. Давай завтра к рассвету уже в путь.

— А чего так рано?

— Они, Витя, очень осторожные. И Семеныч, и Сан Саныч. Как бы завтра с утра наблюдение за рекой не выставили. Что ты хочешь — ведь профессионалы, а если что-нибудь неладное почувствуют, сразу же в тайгу уйдут. Где тогда их искать будем?

— Хорошо, уговорил. Завтра встану с петухами, только где этих петухов взять?

— Вы где расположились?

— В распадке между сопками, по дороге в поселок. Место тихое, вокруг ни одной живой души не сыщешь.

— Ты через деревню, Витя, больше не ходи, здесь люди все замечают. Обойди по тайге и сразу за кладбищем к реке выходи, там я тебя ждать буду. Найдешь дорогу?

— Я, Семен, лучше здесь заночую. Ты мне утром стукни, и вместе пойдем, а то всю ночь проплутаю черт знает где.

Рано утром, до рассвета, они были уже в дороге. Виктор Богачук с еще большей тщательностью, чем есаул Дигаев, осмотрел местность, заглянув за каждую ложбинку и под каждый куст.

— Место отвратительное, — сетовал он, — где же я здесь своих мужиков спрячу? Нет, на эту сторону надежды мало. Заброшу тут один секрет метров на триста-четыреста вниз. И вверху по течению пристрою своих орлов.

— Нет, — не согласился Семен, — так близко устраивать секреты нельзя. Я вчера поглядел, как Семеныч место осматривает, на триста метров он сам пробежится, не поленится.

Сошлись на пятистах метрах. По поводу противоположной стороны споров не было. Оба понимали, что именно там нужно брать банду, благо там и лес погуще, и обрыв дает немалые преимущества, и распадок можно пристрелять в два счета. Обговорили места контрольных засад и собрались в обратный путь.

— Если все будет благополучно, вечером увидимся. Проинструктируй людей, Виктор, чтобы ни веточки не оборвали, ни камешка не сдвинули. Я бандюг в лодку посажу, а сам потихонечку вниз по реке двинусь, если обстановка изменится, лодку все равно по течению понесет. Если вести будут, найдешь меня через моего хозяина, давнего дружка Квасова, тот, считает, что деду доверять можно. А если ты понадобишься, Виктор, где тебя искать?

Капитан Богачук задумался:

— Черт знает, что придумать. Лишних людей нет, чтобы возле тебя держать; сам буду между пикетами мотаться. Давай-ка, старший лейтенант, расположим наш штаб в баньке у председателя поссовета. Если Квасов приедет и мы к реке уйдем, тогда там связного оставим. Хорошо?

В тот день Семен работал только до обеда. Потом он осматривал лодку, которую раздобыл для него дед Василий, вычерпывал из нее воду, готовил запасные весла. Потом на берег павой приплыла Надюшка и позвала квартиранта ужинать.

— Я бы тебя, Семен, сегодня не кормила, не заработал, но мать все боится, что ты похудеешь. Пойдем к дому вдвоем, если не стесняешься. Старухи соседки все уши моей матери прожужжали: чего это твоя Надежда среди мужиков работает, а замуж все не выходит, может, те в ней порок какой отыскали? Вот я с тобой пройду, помозолю им глаза: есть, дескать, кавалер, который ко мне нежные чувства испытывает.

— Бойкая ты, Надюшка, за словом в карман не лезешь, вся в батю.

— Это понимать как критику или комплимент?

— Я уж столько комплиментов наговорил, что боюсь испортить тебя, зазнаешься, нос задерешь.

— А мне, может быть, очень даже приятно слушать их, — потупилась Надежда, — так что не экономь. Каждому любо, когда его по шерстке гладят.

В доме дед, улучив момент, передал Семену записку.

— От начальника твово, а мово дружка Квасова, — шепнул он.

Записка была короткой:

«Семен, я здесь. Приятеля твоего, Виктора, усилили. Береги себя. Все без изменений».

Семен дважды перечитал записку. Подумал, что Квасов волнуется не только за исход операции, но и за него, и ему стало чуточку грустно. За ужином, во время которого они с Надеждой сидели рядом, она рассказывала о прииске, о рабочих своей бригады.

— В других бригадах мамки все в возрасте, только я молодая. Кому ни скажу, никто не верит, что мамкой работаю, странно.

— Чего ж тут дивного, дочка, — рассудил дед Василий, — ты подумай, мамка — это значит и постирать, и приготовить, и за больным поухаживать. Поэтому на такое место женщины в возрасте идут, они за свою жизнь всему научились. Ты еще и половины того не знаешь, шо воны забыть успели. Тебя Денис по-родственному взял и мается с тобой, наверное, от мужиков укоры слушает.

— Нет, батя, тут ты ошибаешься. Старателям в бригаде очень даже нравится, как я готовлю. И постирать — долго ли? Помогают они мне все по очереди.

— Ничего, пока жениха найдешь, а муженек не позволит тебе там работать, правда, Семен?

— Я по семейному вопросу небольшой специалист, но думаю, батя, что ты прав, нечего ей в мужском обществе делать.

— Да ты, Семен, оказывается, ревнивый, — рассмеялась Надежда. — Тебе к расставаниям привыкать нужно, ты печник, а значит, часто разъезжать будешь, как суженую одну оставишь? — Она лукаво поглядела на него.

— Ты чего человека дразнишь, — вступился за Семена дед Василий, — люб он тебе, мабуть, да? От ты и раскривлялась.

— Отец, — укоризненно стукнула кулачком по столу Анфиса, — ты что такое говоришь? Не стыдно? Погляди, дочка покраснела от твоих слов. Тысячу раз тебе говорила, чтобы сдерживался. Что на уме, то и на языке. Верно, что простота хуже воровства. И ты, Сема, не обращай на деда внимания. Понравился ты ему, вот он и хочет тебя любыми путями возле себя оставить, и дочки родной не пожалел, в смущение ввел. Вот анчутка чертов.

— Я уже вашей Надежде делал предложение, но она мне отказала, старый, мол, я для нее.

— Да вы что меня сегодня до слез довести хотите? — рассердилась Надежда. — Какие такие предложения, если мы и знаем друг дружку всего несколько дней! Вон батя рассказывал, что он за мамой три года ходил, верно, батя?

— У, трепач старый, — покачала головой Анфиса, — чего это ты наговорил? А ты верь ему больше, дочка. Он ведь, как цыган, околдовал меня, в три дня окрутил и увез из дому. Отец мой так и не простил ему этого до смерти.

— Я ж тебя, Анфиска, в глазах детей хотел повыше поднять, вот, мол, какой она неприступной была. А ты все наши секреты расторохтела, ну так нехай тебе и хуже будет.

Посмеялись, а потом Семен начал собираться. Вышли с дедом на крыльцо.

— Если мне, батя, придется уехать, так ты остальные наши заказы сам выполни. Там дел немного, справишься.