Олег Финько - Живой смерти не ищет [Роман]

— Огонь!..

И сразу по реке стеганул стальной дождь выстрелов. Виктор Богачук, торопясь, рванул чеку гранаты и, мгновение выдержав ее в руках, швырнул в сторону лодки. Уже летели вверх осветительные ракеты, тут же исчезая в молочных клубах тумана. Грохотал с обрыва ручной пулемет, не имея перед собой точного прицела, стрелял по площадям. А лодку уже не видно было с берега, она исчезла в тумане, унося с собой банду.

Едва берег скрылся из виду, бандиты прекратили стрелять.

— Ну, падла, — тихо сказал Семеныч, — продать нас хотел! Я тебе сейчас шомпол в пасть воткну.

— Успокойся, Семеныч! — одернул его Сан Саныч. — Лодку осколками пробило, вода!

Фуражками, котелками они лихорадочно вычерпывали из лодки воду, но ее становилось все больше, и было понятно, что далеко им не уплыть.

— Давай к берегу, станичники… — шепнул Семеныч, — только тихо, чтобы ни вздоха, ни всплеска не слышал.

Неуправляемая лодка ткнулась кормой в берег в какой-то сотне метров от засады, но здесь шум и выстрелы казались далекими и неопасными.

— Быстрее, станичники, быстрее, пока они сюда не прибежали. Тащите этого мильтона, сейчас свежевать его будем.

Где-то неподалеку раздались выстрелы.

— Какого мильтона, Семеныч! — выскочив из лодки, на бегу негромко сказал Сан Саныч. — Бежим к тайге, а то нас сейчас самих свежевать будут.

Задыхаясь от быстрого бега, они карабкались на крутой берег. Наверху на секунду остановились.

— Чего ждем? Мать-перемать! — поправляя сапог, поинтересовался Ефим. — Все мы тут, Семеныч, в наличии. Семку-печника и Тюх-тюха убило, сам видел.

— Ну вот, Семеныч, — укорил Гошка атамана, — а ты хорошего человека в измене подозревал. Мильтон бы с нами на выстрелы не пошел. Вечная Семке память. Жаль только, что мы ему золотишко за услуги поторопились дать. — Он как будто вспомнил что-то, остановился и медленно, нехотя, словно его кто-то силой заставлял, пошел обратно.

— Ты куда, Гошка? — остановившись, с удивлением спросил Семеныч. — Уж не сдаваться ли пошел?

— Мы же долю Тюх-тюха в лодке забыли, пропадет золотишко, — со стоном ответил Гошка. — Надо забрать, атаман!

Где-то совсем рядом послышались голоса, враз отрезвившие Гошку, и он большими скачками, волоча следом за собой винтовку, побежал за Семенычем, и если бы кто-нибудь в этот момент смог взглянуть ему в лицо, то был бы поражен горестным, скорбным его выражением, Гошка страдал.

Майор Квасов стоял в аппаратной и неторопливо, не дожидаясь точки, обрывал куски медленно движущейся ленты.

«Д-о-л-о-ж-и-т-е о-б-с-т-а-н-о-в-к-у», — по буквам читал он запрос руководства из Якутска.

Рассказать Квасову было о чем, за последние дни события завертелись в бешеном темпе, принеся и первые радости, и новые огорчения.

Банде снова удалось оторваться от преследования. Операция удалась только частично. Но вместо семи человек, что были в банде до появления в ней старшего лейтенанта Семена Жарких, теперь там осталось только четверо. Четверо озлобленных волков, которые снова лишились провизии и средств передвижения и почувствовали, как сжимается вокруг них тревожная бечева с красными флажками.

«…Бандиты ушли в тайгу, — завершал сообщение Квасов, — бросив все продукты и вещи, за исключением золота и оружия. По тайге сейчас след человека виден плохо, а во многих местах уже ничего не заметно. Однако поиски продолжаем. На убитом бандите по кличке Тюх-тюх, оставшемся в лодке, обнаружен широкий брезентовый пояс, в котором он хранил свою долю золота. В нем пятнадцать килограммов шестьсот шестьдесят пять граммов золота. Кроме того, внедрившись в банду, старший лейтенант Жарких получил от них один килограмм четыреста семьдесят три грамма. Всего золота семнадцать килограммов сто тридцать восемь граммов. Прошу дать указание о передаче металла. Нахождение банды неизвестно. Старший лейтенант Жарких тяжело ранен и нетранспортабелен, после оказания первой помощи оставлен на попечение местного жителя Василия Старикова, оказавшего нам помощь в операции. Жду дальнейших указаний. Квасов.

Капитан Молодцов просит вашего разрешения выехать в Якутск на три дня по личному вопросу».

Указания последовали незамедлительно:

«Вследствие вашей непредусмотрительности операция по задержанию банды выполнена на низком уровне. Передайте всем участникам ликвидации банды, что виновные в поспешности и недисциплинированные будут сурово наказаны, невзирая на лица и должности. Приказываю принять все меры к поимке бандитов в районе Усть-Аллах, поселке Горелая Гряда. В местах возможного появления их организуйте засады. В агентурную разведку пошлите маршрутников. Учтите возможность попытки ухода банды в сторону Усть-Маи через тайгу. Амгинскому районному отделу предложено направить опергруппу, маршрутную агентуру в верховья Ноторы. Речкалов принимает меры в районе Охотского перевоза. Заместитель наркома Скирдин.

Дано указание по передаче золота в Джугджурзолото по соответствующим документам о сдаче. Молодцову в Якутске делать нечего».

Последней, в нарушение инструкций, была личная строчка: «Дима! Едрит твою за ногу, ты что же, не понимаешь обстановки? Золото нужно для победы. Вспомни молодость, старик, такие дела делали, а тут щепотка белых хунхузов…»

Прочитав последние слова, Дмитрий Квасов механически улыбнулся, и тут же его лицо снова осунулось. Он уже давно чувствовал, что работает на последнем дыхании, нужно найти в себе силы и сказать об этом вслух; сдать руководство операцией кому-нибудь помоложе, поэнергичнее, тому же капитану Богачуку. А самому бы в госпиталь, подлечиться, пока не опоздал совсем. Сколько же лет можно терпеть эту гонку, это нечеловеческое напряжение! Работа без отпусков, без выходных, и все в темпе, скорее, срочно. Это сколько же лет прошло с тех пор, как они все втроем начинали работать в милиции: он, Василий Скирдин и Виктор Богачук. Виктор тогда был совсем сопливым восемнадцатилетним мальчишкой, а ом — уже немолодым тридцатисемилетним человеком, который работу в милиции воспринимал не как сплошную романтику, а как суровую необходимость — нужно ведь кому-то и уголовным миром заниматься.

Перед войной майора Квасова часто направляли для встречи с молодыми сотрудниками, только что пришедшими в органы. Ходил он на такие беседы неохотно. Говорил поначалу медленно, часто задумываясь, а потом приловчился, даже какие-то небольшие документы непроизвольно заучил на память и цитировал из них исторические факты. Он и сейчас еще помнил обязательства поступающего на службу в советскую милицию, которое заполнял в октябре двадцатого года вместе со Скирдиным и Богачуком. Теперь оно казалось удивительно простым и даже наивным, но был в словах обязательства отзвук героического времени: «…Я, нижеподписавшийся, сын трудового народа Дмитрий Данилович Квасов, происходящий из поселка Судкинских копий, что под Анжеркой, тридцати семи лет, имея право, согласно изданной Народным комиссариатом внутренних дел и юстиции инструкции по организации советской рабоче-крестьянской милиции на вступление в ряды милиции, даю настоящую подписку в том, что буду стоять на страже революционного порядка и защищать интересы рабочего класса и крестьянской бедноты.