Эуджен Кирович - Дурная кровь

Фасад был частично увит плющом, окна с белыми рамами в обрамлении дрожащих коричневых веток смотрели на мир, как огромные глаза. Слева от особняка стояла старая конюшня, а справа я увидел сад с розовыми кустами и несколькими яблонями. Вид поместья не радовал глаз, и пасмурное небо только усугубляло картину. Тишина давила, как бетонная плита.

Я поднялся на крыльцо и позвонил в звонок. Никто не ответил. Я собрался позвонить во второй раз и тут заметил, что к дому по грунтовой дороге приближается маленький «рено клио» синего цвета. Машина свернула с дороги и остановилась возле конюшни. Из машины вышла пожилая женщина, она открыла двери конюшни и загнала машину внутрь. Когда она вышла из конюшни и направилась к дому, я заметил у нее в левой руке прозрачный пластиковый пакет с продуктами.

Подойдя к лестнице, она увидела меня на крыльце и остановилась. Она была примерно того же возраста, что и Клодетт Морэл, но выглядела гораздо лучше.

– Здравствуйте, – сказал я. – Извините, что побеспокоил. Вы – мисс Майлло? Меня зовут Джеймс Кобб. Я приехал из Соединенных Штатов, у меня для вас личное послание от Джошуа Флейшера.

Женщина несколько секунд молчала, как будто не поняла, что я ей только что сказал, а потом спросила:

– Предполагается, что я знакома с этим джентльменом?

– Я знаю, что вы и ваша сестра Симона познакомились с ним и с его другом Абрахамом Хэйлом в Париже в середине семидесятых. Насколько мне известно, Симона и Абрахам несколько месяцев работали вместе в фонде «Л’Этуаль».

Женщина ничего не ответила, но стала подниматься по лестнице. Я спустился, чтобы помочь ей донести продукты.

Когда мы оказались у парадных дверей, она взяла у меня пакет и сказала:

– Простите, доктор Кобб, но сейчас у меня нет времени с вами разговаривать. Мой отец болен, я должна за ним ухаживать. Надеюсь, вы меня понимаете.

Она достала из кармана плаща латунный ключ с замысловатой бородкой и открыла им дверь.

– Джошуа Флейшер умер от лейкоза, мисс Майлло. Абрахама тоже больше нет. Он умер в психиатрической клинике, куда попал после того, как убил проститутку, которой платил за то, чтобы она играла роль вашей сестры.

Женщина побледнела и, немного поколебавшись, жестом пригласила меня следовать за ней в дом. Когда я вошел, она закрыла за мной дверь. Мы стояли в огромном холле с мраморным полом и обшитыми деревянными панелями стенами.

– Papa, j’arrive! – крикнула она. – Nous avons un visiteur! Tout va bien? [12]

Женщина повесила на вешалку свой плащ и предложила мне последовать ее примеру. Я оставил куртку и портфель в холле и поднялся следом за ней по лестнице.

Пройдя через кухню, мы вошли в просторную гостиную с длинным столом посередине. Справа от стола был мраморный камин, слева – буфет из красного дерева. В гостиной было чисто, освещение хорошее. Обилие антикварной мебели, картины и гравюры на стенах, доспехи и клинковое оружие делали ее похожей на музей. Возле камина в кресле-каталке сидел человек, укутанный в шерстяное одеяло, как мумия.

Женщина подбежала к нему, ощупала одеяло и вздохнула.

– Подождите минутку, – сказала она мне. – Я должна его переодеть.

Она сняла кресло-каталку с тормоза и увезла мужчину в соседнюю комнату, а потом закрыла за собой высокие двери.

Я сел на стул у стола. Пол недавно отполировали, стены перекрасили. Под потолком громадная люстра. В углу маленькая подушка и миска с водой – кошачье гнездышко без кошки. В другом углу какой-то странный алтарь: несколько деревянных полок, а на них расставленные в каком-то загадочном порядке иконы, распятья и две статуэтки. А между ними, рядом с небольшой лампадкой, – фотография молодой женщины в рамке.

В гостиной было очень тепло, а воздух – влажный. Я встал и потрогал батареи – чуть не обжегся. Из-за двери доносился голос женщины, монотонный, похожий на жужжание пчелы в банке.

Когда женщина вернулась в гостиную минут через десять или около того, я заметил, что она переоделась – на ней был светлый шерстяной свитер и вельветовые брюки. Старик в кресле, худой и горбатый, был очень древним, я бы мог поклясться, что ему больше ста лет. Несмотря на жару в гостиной, на нем был тяжелый длинный, до щиколоток, халат, из-под халата выглядывали кальсоны того же цвета. Череп облепили длинные, абсолютно седые и нечесаные пряди волос. При ярком свете его кожа напоминала древний пергамент, глубоко посаженные глаза смотрели в пустоту.

– Теперь у нас все хорошо, правда, папа? – спросила женщина и пробежала пальцами по волосам старика. – Может, предложим нашему гостю бокал вина, как ты считаешь?

Я сказал, что не стоит беспокоиться, но она поспешила в кухню, оставив меня наедине с Лукасом Дюшаном. Я поводил ладонью вверх-вниз у него перед лицом, но он, как мне показалось, этого не заметил, его глаза не следили за моими движениями. Щеки у него были покрыты темными пятнами, а все лицо изрезано глубокими морщинами. Женщина принесла из кухни серебряный поднос с графином с красным вином и двумя бокалами. Она поставила поднос на стол, разлила вино по бокалам и, не ожидая меня, пригубила из своего.

– Не останетесь у нас на ланч, доктор Кобб? Я приготовила андуйеты, папины любимые.

Я сказал, что не голоден.

– Я тоже не голодна, а вот папа наверняка проголодался. Мы можем поговорить, пока я его кормлю.

Я пригубил вино и снова стал ждать, наблюдая за Лукасом Дюшаном, который все так же неподвижно сидел в своем черном кресле-каталке.

Женщина накрыла на стол, ее движения были размашистыми, словно она совершала давно сложившийся ритуал, и принесла из кухни сосиски с картошкой.

Она кормила своего отчима и после каждого кусочка вытирала ему рот кухонным полотенцем. Я молчал и ждал, когда она снова заговорит.

– Он был лучшим отцом на свете. Когда мы сестрой были маленькими, он никогда нас не наказывал, никогда, ни при каких обстоятельствах. Я наняла сиделку, она приходит два раза в неделю, но мне нравится за ним ухаживать, мне это не в тягость.

Она отпила из своего бокала, промокнула губы и внимательно на меня посмотрела.

– А теперь, доктор Кобб, пожалуйста, расскажите, как вы узнали об Абрахаме и Джошуа и откуда вам столько известно об их прошлом?

– Я психиатр, мисс Майлло, и Джош был одним из моих пациентов. Он рассказал мне о том периоде времени, когда они в середине семидесятых жили в Париже. После его смерти ко мне попал дневник Абрахама Хэйла.

– Вы сказали, что у вас ко мне личное послание от Джошуа. Что это за послание?

Я постарался как можно короче рассказать все, что знал о Джоше и Абрахаме. Она слушала внимательно и не перебивала. Под конец я упомянул, что перед поездкой в Лион встречался в Париже с Клодетт Морэл.