Ирина Левит - Занавес, господа!

Вот здесь следовало ожидать либо грома аплодисментов, либо звона пощечины. Но ни того, ни другого не произошло. Валерия по-прежнему сохраняла неподвижность, уставившись мне в переносицу, как дуло пистолета.

— Таким образом, — продолжал я, — вывод напрашивается один. Ты видела, кто убил Глеба Потоцкого. И этот человек — мужчина, которого ты любишь.

— Вон! — тихо произнесла Валерия. — Немедленно убирайся вон!

— Нет, — твердо сказал я.

— Ну что ж, тогда оставайся.

Валерия решительно двинулась из комнаты, но я ее опередил. В тот момент, когда она распахнула дверь, я успел соскочить со своего места и крепко ухватиться за ручку с другой стороны. Мы так и стояли друг напротив друга, наполовину разделенные деревянной дверью. Это продолжалось не менее минуты — одной из самых бессмысленных минут в моей жизни. Я отступил первым — вернее, просто разжал пальцы. В то же мгновение Валерия рванула дверь, я почти автоматически попытался вновь схватиться за гладкую ручку и тут же почувствовал мощный удар.

… Я осторожно приоткрыл глаза. Веки поднимались, как тяжелый театральный занавес, но все же двигались, а это означало, что жизнь меня не покинула. Медленно пошевелил правой рукой — моя ладонь доползла до лба, и я почувствовал боль. Вокруг было темно, я лежал на чем-то твердом, ощущая с левого бока едва заметное дуновение. В голове шумело, но, к счастью, слегка — для моих мозгов, кажется, обошлось без сотрясения. Я лежал на полу спальни, около открытого балкона — мое забвение, судя по стрелкам часов, длилось минут пятнадцать. Я встал, сделал несколько шагов, толкнул дверь и оказался в другой, столь же темной и незнакомой комнате. Толкнул еще одну дверь и облегченно вздохнул — все-таки меня не успели за эти пятнадцать минут увезти куда-нибудь за тридевять земель, откуда всеми покинутому пришлось бы добираться до дома пешком. Судя по всему, меня просто отволокли за ноги к балкону, чтобы посвежевший в ночи воздух привел в порядок мою травмированную голову. В конце коридора виднелся слабый свет, куда я и двинулся, словно усталый странник, обретший надежду найти долгожданное пристанище.

Валерия сидела на кухне спиной ко мне и курила. Это была незнакомая спина — сгорбленная, какую я никогда у Валерии не видел. Она молча подняла на меня глаза, и они тоже были незнакомые — припухшие, с мокрыми ресницами.

— Сделай мне кофе, пожалуйста, — сказал я.

Валерия молча поднялась, включила чайник, поставила передо мной банку растворимого кофе, сахарницу, чашку с ложкой и так же без слов села, уставившись на кончик горящей сигареты.

— Это случайность. Просто борьба за дверь закончилась не в мою пользу. Кто же мог ожидать, что моя голова окажется столь слабой. Но спасибо, что ты не выкинула меня на улицу.

Валерия не отреагировала.

— Я понимаю, что самый гуманный поступок, который я могу совершить в данную минуту, — это убраться вон. Но в следующую минуту я вынужден буду признать, что это вовсе не гуманно. — Я вздохнул. Уйти сейчас отсюда было бы самым гуманным поступком в отношении меня самого. — Тебе придется меня выслушать. Потому что тебе, возможно, кажется, что я тебя провоцировал. А я хочу тебе доказать: убийцу мы все равно найдем. И путь нам показываешь ты. Хоть и против своего желания.

Валерия снова прикурила сигарету, все также не глядя на меня.

— Ты пыталась доказать, что ни один мужчина не мог убить Глеба. Тогда оставались женщины. Но ты и их не хотела подставлять. В общем-то, ты поступила благородно — ты подставила себя. Ты придумала всю эту историю с визитом к Потоцкому, которая должна была выглядеть очень убедительно. В самом деле, не станет же такая женщина, как ты, придумывать историю, унижающую ее. Ты не учла одну мелочь, — то, что код на замке в подъезде Потоцкого сменили. И еще ты не учла, но уже отнюдь не мелочь, — трудно поверить, будто бы подобная история могла приключиться с тобой… Но, впрочем, все это оказалось очень полезным, потому что я стал размышлять: кого же ты выгораживаешь? В показаниях, которые ты дала милиции, записано, что во время разговора с Америкой Ольга Кавешникова попросила тебя сообщить чей-то адрес, и ты вышла из комнаты за своей записной книжкой, которая лежала в сумочке. Обычно женщины сумочки оставляют либо в прихожей, либо в ванной комнате, где, скажем так, прихорашиваются. Когда появилась милиция, твоя сумочка лежала в прихожей. Но я подозреваю, что поначалу ты оставила ее именно в ванной. И дело было так. Ты отправилась за книжкой, продиктовала адрес, а затем — человек ты аккуратный, где попало книжку бы не бросила — решила положить ее обратно в сумочку. Так вот, когда ты пошла класть книжку на место, а ванная, как известно, находится рядом с кухней, ты все и увидела. Впрочем, наверное, сначала что-то услышала, а потом заглянула на кухню. Тот человек тебя, скорее всего, не заметил, возможно, находился к тебе спиной. Ты тихо вышла, забрала свою сумку и унесла ее в прихожую.

Я ждал хоть какой-то реакции. Но вновь не дождался ничего.

— Ладно, продолжаю дальше. Наверное, можно было бы попытаться вычислить, в кого ты влюбилась. Но что касается тебя, им мог оказаться кто угодно. Даже Сергей Павлович, который годится тебе в очень немолодые отцы. И тогда я стал вспоминать, кого ты и как защищала. И вот ведь что занятно. Почти для всех у тебя нашлись лишь морально-психологические оправдания. Хан никогда не стал бы отчаянно рисковать, он придумал бы достаточно надежный вариант. Струев — мямля, он никогда не осмелился бы ударить молотком. Кавешников — мало того, что будущий тесть, но он бы собственный дом под угрозу не поставил. Поспелов — большой приятель Глеба и высокий романтик… Но! При этом только для Поспелова у тебя ко всему прочему нашлось объективное оправдание. Ведь это он спас по сути Глеба от смерти, выхаживая его в больнице после шока. Мог, как ты сама выразилась, не слишком стараться и никто бы его ни в чем не заподозрил. Но старался и выходил! Зачем он это сделал, если хотел убить? Конечно, что-то могло произойти, эдакая неожиданная потребность вдруг возникла. Но стопроцентное алиби — вещь редкая и часто сомнительная. Так что предложенное тобой алиби было вполне убедительное. По крайней мере, гораздо убедительнее, чем у всех остальных. Но именно Поспелов — вполне крепкий мужчина, врач, знающий анатомию, убил Потоцкого одним ударом. И ты тому свидетель. Ведь так?

Валерия сидела ко мне боком, я видел только ее профиль, по большей части "зашторенный" спадающими на грудь волосами, и потому не мог разглядеть выражения ее лица. Неожиданно она резко повернулась.

— Нет!

Мне показалось, что на меня упала надгробная плита.