Анна Данилова - Любовь насмерть

Она закричала, увидев меня, и бросилась обратно в ванную.

— Извини, я стучал. Оля, собирайся, сейчас поедем в Москву!

Она тотчас приоткрыла дверь и высунула голову. Розовое личико ее сияло.

— Я мигом!

В машине она уснула. Я несколько раз оборачивался, чтобы полюбоваться ею, удобно устроившейся на заднем сиденье на подушках и прикрытой пледом.

Конечно, я не просто так сбежал из собственного дома. Предварительно я отозвал в сторону Коневского и сказал, что нам нужно срочно в Москву и чтобы он оставался за старшего.

— Даже не переживай, все будет тип-топ, — уверил он меня, еле ворочая языком.

— Ты кофе себе сделай, приди в себя и контролируй здесь все, хорошо? Если надо, проводи кого нужно, а если уж кто заснет, уложи в холле на диване, там можно двоих уложить. Ну и деньги не забывай считать, сдачу давай, знаешь, где все находится…

— Старик, говорю же, все будет о’кей!

С Тумановым я связался сразу же, как только мы выехали. Мы его разбудили, но он страшно обрадовался нашему звонку, сказал, что сейчас оденется и поедет к дому Германа. Правда, он не спросил, зачем мы туда едем. Думаю, он просто тогда еще не осознал происходящее, не проснулся окончательно.

Фима тоже клевал носом, его голова время от времени клонилась к окну, и когда он лбом касался стекла, то как бы просыпался, принимал вертикальное положение, пытался не спать, но после все равно засыпал, и так повторялось много раз. Я же, когда чувствовал, что сон одолевает меня, щипал себя за ляжку. А что было делать? Иначе мы вписались бы в какое-нибудь дерево, съехали в кювет или вообще врезались бы в летящую навстречу машину.

Я успел уже сто раз пожалеть о том, что мы решились на такую опасную поездку. Уж слишком тяжелым был предыдущий день.

В Москве было пустынно, мигали желтыми вспышками светофоры и, главное, не было никаких тебе пробок!

Мы въехали во двор дома, где жил Герман, тот самый двор, с которого все и началось. Именно здесь, в этом дворе-колодце, и проводила долгие мучительные часы Ольга, страдая от любви к Герману. И здесь же подобрал ее наш Макс. Кто знает, если бы не встретил он ее здесь, может, и его жизнь сложилась бы иначе, вообще все могло бы пойти по-другому. Но легко так рассуждать, жизнь же преподносит нам так много разных неожиданных поворотов, когда нужно принимать решения, оценивать ситуацию. Доктора Селиванова погубила его доброта. Это однозначно.

Откуда-то из темноты появилась фигура, она направлялась к нам, и когда она попала в круг света от уличного фонаря, мы увидели доктора Туманова.

Мы с Фимой стояли возле подъезда, обдумывали, как нам лучше поступить — в подъезд мы войти не могли, он был заперт.

— Там простой код, — сказал Осип, ежась от ночной прохлады. На нем был тонкий джинсовый пиджак, но мерз он, как я полагаю, все-таки от нервов, а не от холода. — Три, пять, восемь. А где Оля?

— В машине, спит, — ответил я, поглядывая на счастливца, который сейчас на правах хозяина заберет мою девочку и увезет к себе в берлогу.

— Ну, хорошо, пусть еще поспит. А вы что хотите-то? — Вот только теперь до него начало доходить, что мы примчались ночью к дому Германа. — Что-нибудь случилось? Его что, тоже убили?

Мы с Фимой переглянулись. Только бы не накаркал!

Фима коротко объяснил ему, почему мы здесь.

— А… понимаю. Это я ему адрес дал, сказал, где Ольга живет, — проговорил Туманов, и мы сразу же получили ответ на главный вопрос: как он нашел Ольгу?

— Вы с ним встречались?

— Да, примерно месяц тому назад. Он вот так же, как вы сейчас здесь, поджидал меня возле моего дома. Подошел, вид у него был, прямо скажем, виноватый. Спросил, что с Ольгой. Видимо, искал ее или караулил возле дома. Ну я и рассказал ему, что она сейчас проходит лечение у одного доктора в лесу. Я сказал ему это, чтобы он просто знал, что она жива и относительно здорова. А когда понял, что он хочет ее увидеть, попросил его не делать этого. Сказал, что она как раз и лечится от этой их любви. Но он очень просил у меня адрес, я, как мог, объяснил ему, где вы все находитесь. Честно скажу, я не поверил ему, будто бы он поедет туда просто для того, чтобы ее увидеть. Представлял себе их встречу, предположил, что между ними снова может вспыхнуть чувство…

— Вы идиот, Туманов, — вдруг взорвался Костров. — Девушка от этой самой любви чуть не умерла, а вы так спокойно дали ему ее адрес!

— Я подумал, что она могла бы быть счастлива с этим парнем. И это было бы куда лучше, полезнее и здоровее, чем жить в лесу в доме доктора и постоянно от всех прятаться! Вот вы мне скажите, зачем она пряталась? Зачем? От кого? Я думаю, это и было проявлением ее болезни. Вот так.

— Я от тебя пряталась, — донеслось из машины, и в открытом окне показалось светлое пятно. Ольга проснулась.

Дверца отворилась, и она вышла. Худенькая, бледная, сонная. Направилась прямиком к Туманову. Как заколдованная!

— Стыдно было… Что тут непонятного? — с болью в голосе произнесла она.

— Ты думала, что я тебя не буду искать? — взволнованным голосом заговорил Осип. — Да?

— Хотела, чтобы все подумали, что я умерла.

— Ну сущий ребенок! — Осип сгреб ее своими длинными ручищами в охапку и прижал к себе. На щеках его блеснули слезы.

Моя кожа моментально отреагировала на этот щемяще интимный, короткий, но невероятно полный диалог двух близких людей — меня пробрало до мурашек.

Мысленно я отправил Туманову команду: давай вали уже, муженек!

— Ну так мы пошли? — чуть ли не заикаясь, спросил Осип, обращаясь к Кострову, которого считал старшим и важным.

— Нет! — Неожиданно Ольга высвободилась из его объятий и подошла ко мне. — Марк, мы подождем здесь, в машине, пока вы не подниметесь туда, хорошо? (Она подняла голову кверху, к окнам, на которые молилась два года тому назад, теряя последние силы.) Мы должны помочь ему, предупредить.

Туманов смотрел на свою жену, как смотрят на тяжелобольного человека. Мы с Фимой понимали, что он готов терпеть от нее абсолютно все. Мы реально столкнулись с проявлением болезненной, ненормальной и необъяснимой любви, чувством, которое уж никак нельзя было назвать созидательным и хотя бы немного походящим на счастье. Муж безумно любил свою жену, а жена — своего любовника. Мне даже стыдно стало за то чувство, что начал испытывать я сам к этой невероятной девушке. Она примагничивала меня, завораживала, и я, переживая все это, как никто другой, понимал страдания Туманова.

— Хорошо. — Фима старался казаться равнодушным. — Марк, пойдем.

Мы открыли подъезд, поднялись и позвонили в квартиру Германа Чердынцева. Звонили с паузами, чтобы в случае, если он дома, дать ему возможность и время проснуться, одеться и подойти к двери.