Анна Данилова - Любовь насмерть

— Ефим, ты спятил, что ли? Ты это серьезно?

— Вполне. Ты просто подумай хорошенько: у кого украли машину в ночь убийства?

— Ну у меня…

— Вот и не мешай мне работать. А если хочешь помочь, я только что сказал тебе, что нужно сделать.

— Но это же просто квартирные воры!

— Ты своему приятелю Коневскому звонил? — перебил он меня, словно не желая слышать мои доводы.

— Нет еще, а что?

— Так звони! Мы-то уехали, а вся компания осталась. Думаю, они допили все твои запасы и, вполне возможно, у кого-то развязался язык.

— Да, такое может быть… Я как-то не подумал.

— Мы проглотили информацию с видео на регистраторе и успокоились. Ты же так и не выяснил, кто к тебе не пришел.

— Да, я понял. Прямо сейчас и позвоню.

Я вышел из дома в сад и набрал Сашу. Он словно ждал моего звонка и сразу же начал докладывать обстановку, отчитываться, мол, столько-то выпили, такая-то выручка, все помыли, прибрались, ключи от бара и от дома у него.

— Саша, что-нибудь полезное для меня услышал? Может, кто-то подозрительно себя вел или сказал что-то такое, что навело бы на мысль…

— Я так тебе скажу, — немного помедлив, произнес Коневский, — кое-что для тебя есть. Ты же знаешь Диму Вершинина.

Кто в Москве не знает Дмитрия Вершинина, писателя-фантаста, который пишет о внедрении инопланетных существ в нашу реальную жизнь?! Умнейший, образованнейший и интереснейший человек. Тихий, спокойный, живущий, как нам всегда казалось, в своем мире.

— И что Дима?

— Когда мы уехали, он как-то забеспокоился, начал тебя искать. Я его пригласил за свой стол, чтобы отвлечь, чтобы он прекратил твои поиски и не привлекал внимания других к твоему исчезновению. Также начали читать стихи, Борис Сыров принялся декламировать отрывки из своей новой поэмы… Так вот, короче, напоил я Диму. И он, уже перед тем, как отключиться, сказал, что он хочет тебе кое-что рассказать. Ну я начал его теребить, мол, давай выкладывай, может, это очень важно. Я-то так торопил его и терзал, чтобы он наутро не начал отпираться, мол, ничего я такого не говорил и все такое. Но он, хоть и набрался до самых бровей, все равно продолжал твердить, что расскажет все только тебе. Еще добавил, что у него, помимо того, что он кое-что видел, еще и имеются какие-то его личные предположения и соображения. Вот так.

— Что-то видел, говоришь?

— Ну да!

— Да, жаль, что ты ничего не узнал.

— Да ты позвони ему!

— Я в Москве. Не хотелось бы по телефону.

— Так и он, может, тоже в Москве. Он же почти каждый день туда катается, у него ганглий на руке, он ездит на парафиновые обертывания.

— Коневский, ты настоящий друг!

— С тебя бутылка! — засмеялся Коневский в трубку.

Я как-то успокоился. Моя мелкая душонка обрадовалась, что мой бар заперт и что там полный порядок, если верить приятелю. На Вершинина, вернее, на его информацию, я особо-то и не рассчитывал. Мало ли что может сказать человек, накачанный коньяком, самогоном и теплой водкой.

Но тем не менее позвонил. Трубку взяли не сразу. Я звонил пять раз, пока не услышал наконец знакомый голос. Тихий и спокойный:

— Марк? Это ты?

Ну конечно, мое имя высветилось на дисплее его телефона.

— Мне Коневский сказал, что ты искал меня вчера. Извини, мне надо было срочно уехать.

— Понимаю… — тихо продолжал чуть ли не петь Дима, и я сразу же представил себе его. Очень высокий, худощавый, сутулый, с вытянутым бледным лицом и глубоко запавшими черными глазами, он выглядел лет на тридцать пять при своих пятидесяти. Большой красный рот, шапка черных волнистых волос. Красивый, но немного странный, словно заторможенный. Или замороженный. — А я тут руку парафином грею. Так жжет… Слушай, Марк, ты вчера рано уехал, нас оставил… Наверное, девушку в Москву повез, да? Мы с тобой так поговорить и не успели.

Мне стало жарко. Уж если флегма Вершинин заметил Ольгу и думал о ней, то что говорить о других мужиках? Конечно, все решили, что я повез девушку к себе в московскую хату. Циники!

— Да, мы с Костровым ее домой, к мужу отвезли.

— Понимаю. Правильно сделали. Красивая девушка. Очень. На лесного эльфа похожа.

Я по его тону чувствовал, что он сдерживается, чтобы не сказать что-то еще об Ольге, возможно, о Максе. Обо всей их странной истории.

Я ухмыльнулся. Да как он вообще посмел произнести это слово «эльф»? Это мое слово, это моя метафора, это мой лесной эльф! Кажется, именно в тот самый момент я подумал, что забыл спросить Германа, есть ли у него сестра. Еще один эльф.

— Мы можем встретиться? Сашка сказал, что у тебя есть кое-что для меня… — Я действовал уже грубо, боясь, что Дима вот-вот сорвется с моего крючка и нырнет в свои парафиновые пары.

— Да-да, это верно. Не знаю, пригодится ли тебе эта информация… Но мне так хочется тебе помочь. Этот унизительный обыск в твоем доме, эта угнанная машина…

Я сначала и не сообразил, откуда Вершинин знает про то, что мою машину угоняли, но потом вспомнил — я же сам Коневскому рассказал. Причем не делал из этого никакой тайны. Напротив, этой информацией я как бы хотел объяснить ему, насколько все серьезно и что под меня явно кто-то копает. В сущности, чтобы разобраться в том, кто мой враг, я и устроил эту вчерашнюю попойку.

— …но это явно не телефонный разговор. Надо бы встретиться.

— Хорошо, ты где?

— А ты где?

Договорились встретиться на Патриарших, в том самом кафе, где в пять у меня была назначена встреча с Майей и Гришей. Дима чуть опоздал, вошел под полотняный навес, чуть ли не пригибаясь по привычке, огляделся, широко улыбаясь, быстрым шагом двинулся ко мне. Он сел в плетеное белое креслице, слегка касаясь локтем правой руки нежных розовых цветов герани, что украшали кафе вдоль периметра ограды.

К нам подошла официантка, мы заказали эспрессо и тоник.

Правая кисть Димы была затянута в плотную белую хлопковую перчатку.

— Представляешь, ганглий! Как шарик такой из хряща… Вот здесь. — Дима показал место на запястье. — Так неприятно. Словно жидкость вытекла и затвердела. Как белая лава. Говорят, потом хирург будет разминать эту штуковину, так боюсь… Я вообще не переношу боли.

— Я тоже. Если бы мужчины рожали, точно умирали бы в муках.

Мы рассмеялись.

— Марк, я что хотел рассказать-то… Конечно, мой дом стоит на отшибе, довольно далеко от селивановского, а от твоего тем более, поэтому никому и в голову не придет, что я мог в ту ночь что-то увидеть. Ну спрашивается, что я там забыл, да? К тому же когда Макса убили и в лес понаехали эти полицейские и прокурорские машины, я, признаться тебе, в штаны от страха наложил. Стою в своей пижаме, на плечи накинут старый плащ, и дрожу от страха. Жду, что вот сейчас кто-то из наших скажет, мол, ты чего, Дима, молчишь, расскажи, что ты сам-то делал здесь, вот на этой самой дороге…