Ольга Чайковская - Болотные огни

- А ну, гражданка! - очевидно нервничая, крикнул ей милиционер.

Понимая, что сейчас проведут Дохтурова, Милка металась, стараясь втиснуться в толпу, но после бесплодных попыток просто стала сбоку. Когда инженер, конвоируемый двумя очень серьезными милиционерами, показался в проходе, она закрыла глаза, а когда открыла их, он уже прошел. Милка глядела ему вслед.

И вдруг он оглянулся. Он взглянул прямо на нее, просто окинул ее веселым взглядом и пошел дальше.

«Что он хотел этим сказать? - думала дорогой Милка. - Ну что, допрыгалась, это он хотел сказать? Прославилась на весь город?»

Однако она сама понимала, что не то выражал его веселый взгляд. «Не унывай, - говорил он. - Я знаю, ты такая же девица легкого поведения, какой я диверсант. Главнее - это верить». Да, это подходило. «Держи гордо глупую свою голову, равнение на меня» - да, это тоже подходило. На душе у Милки стало вдруг очень легко.

«Ну что же, поборемся, - с внезапной отвагой подумала она, забыв о всех горестях, забыв даже про бандитские угрозы, - и напрасно. Именно в эту минуту Левка устраивал Николаю скандал.

- Тебе было поручено, - шипел он, - тебе поручили сделать так, чтобы она не пришла. А ты что сделал?

- А что я мог сделать? Ведь пришить ее сейчас мы не можем? Я ей сказал, что…

- Сказал! Значит, не так сказал! Про сиреневые кусты ты тоже сказал!.. Ребятишек с вами резать можно, а дел делать нельзя! Да понимаешь ли ты, что сейчас, после этих проклятых перчаток, мы не можем допустить ее выступления, это тебе понятно?

Николаю это было очень хорошо понятно.

- Вот что, - сказал Левка, - сегодня же любым способом - слышишь ли? - любым, ты добьешься ее молчания. Но помни: концы в воду. Это в твоих интересах, не в моих. Можешь идти.

- А вообще, - продолжал Левка, когда Николай ушел, - ничего страшного пока не произошло. Единственное, что могло бы нас действительно погубить, это кровавое пятно, с которым по невежеству мы так идиотски попались. Однако они теперь и пискнуть побоятся об этом пятне. Наука - великая вещь! А в общем у нас нет оснований для паники. Как ты считаешь, мама?

Мама сидела тут же, держа на коленях дрожащую свою собачонку, которую мерно и, видно, машинально гладила узкой рукой. Кроме Васьки, у них никого не было.

- Так как ты считаешь, мама?

- Lе vin еst tire, - резко произнесла мама, глядя в окно.

- Как вы сказали? - робко спросил Васька.

Мама не ответила.

- Мать говорит, ну; вроде, взялся за гуж, не говори, что не дюж, - пояснил Левка, - раз начали, нужно продолжать. А начали мы неплохо. А что по-том, хотели бы вы знать? А потом пойдет совсем другая жизнь. Мы не для уездных городишек созданы. Не так ли, мама?

- А если вернется старая власть? - спросил Васька.

- Ну, что же, - ответил Левка, - у нас есть заслуги и перед этой властью.

Милка не знала о разговоре между Левкой и Николаем, а мимолетная встреча у ворот заставила ее позабыть о бандитах, и все-таки она была очень рада, когда по дороге встретила Бориса.

- Ты сегодня не мог бы побыть со мной, Боря? - попросила она.

- Понимаешь, не могу, - смутившись, ответил он, - мне до зарезу нужно быть в розыске - очень уж горячее время, и Костя в бегах.

- Может быть, мне пойти с тобой в розыск?

- Да нет, - еще более смутившись, ответил он, - если нужно будет, тебя вызовут.

Милка обиделась и пошла домой. Борис проводил ее до калитки.

В доме было пусто. Старая квартира, со множеством передних, коридорчиков и закутков, была темна и захламлена. Родственники, у которых она остановилась, еще не пришли с работы. Стало тоскливо.

«Что за несчастье такое, - думала она, - все одна да одна. Зачем они меня одну оставили?»

В это время в дверь постучали: какой-то мальчишка беспризорного вида принес ей записку - Борис, по счастью, все-таки звал ее в розыск.

Однако у самого дома ее встретил Николай.

- Пойдешь со мной, - сказал он торопливо,- отдай записку.

Милка не поняла, зачем ему записка, написанная Борисом, еще меньше поняла она все, что произошло дальше. Неизвестно откуда появился Костя.

- Графиня, - сказал он, изысканно кланяясь и почему-то вынимая из-за уха окурок, - позвольте вам напомнить, что вы свернули не туда, куда надо.

И он взял ее под руку. Милку поразила ярость, написанная на Николаевом лице.

- Нехорошо, гражданин, - сказал тоже неизвестно откуда возникший милиционер, - зачем пристаете к барышням.

Между тем Костя, оглядываясь, с улыбкой уводил Милку по улице.

- Если тебя спросят, кто самый умный мужик на свете, - говорил он, - отвечай не задумываясь: Денис Петрович.

А Денис Петрович в это время был у постели Водовозова. Здесь собрались все больничные врачи, в дверях стояла сестра со шприцем.

Водовозов задыхался. Воспаление заливало оба его легких. Африкан Иванович ни на минуту не отпускал тяжелую и влажную водовозовскую руку, и лицо его было отрешенным - он ловил перебои пульса.

Денис Петрович стоял и малодушно молился несуществующему богу: «Я никогда ничего не спрошу у него, когда он очнется, - обещал он, - пусть только не умирает». Он смотрел на Африкана Ивановича, лицо которого становилось все более непроницаемым.

Не станем скрывать от вас, что некоторые из наших героев пытались оказать прямое давление на бабку Софью Николаевну, умоляя ее одуматься и разъясняя всю пагубность ее показаний. Но бабка была тверда.

- Я не понимаю, господа, - говорила она, двигая кончиком носа, - каким образом правда может погубить человека и почему это Александр погибнет, если я скажу, что он был в прекрасных отношениях с этими людьми. Где здесь логика? Нет, я поклялась этому милому молодому человеку из Чека (она имела в виду Морковина) -он хотя и партийный, но по виду вполне приличный человек, наверно из хорошей семьи,- я поклялась ему говорить правду и сдержу свое слово.

Действительно, на втором заседании она с необыкновенным упорством стояла на своих показаниях. Сбить ее не удалось. После нее говорила Романовская.

Она выступала вполне в своей чеканной манере, поведала суду, как в розыск прибежал со своим рассказом Сережа (которого по несовершеннолетию на суд не вызывали) и как у нее, у Романовской, создалось впечатление, что «Берестов, Денис Петрович, хочет это дело зажать».

- Подозреваю, - говорила она, - что если бы я не присутствовала при этом разговоре, мы никогда бы о нем не узнали («Я тоже подозреваю», - сказал про себя Берестов. «Ах, если бы…» - в тоске подумал Сережа). - Видно, личные свои интересы Берестов ставит выше советских.

Так впервые на суде Берестову было брошено обвинение.

По этой ли, или по какой-либо иной причине Денис Петрович выглядел весьма озабоченным.

- Помни, - сказал он Борису, - Нестерова, во что бы то ни стало Нестерова, - и ушел, занятый какими-то своими мыслями.