Юрий Курочкин - Тобольский узелок

- Ну что ж, бабушка, спасибо и на том, что вспомнила. Далеко живете-то?

- Да ведь как тебе сказать. Тебе - близко, мне - далеко. Ползу-то я как улита.

Михеев наклонился к Саидову:

- Отправь-ка ты ее, пожалуйста, на вашей пролетке. Будь другом, сделай…

Саидов удивленно посмотрел на него, но отложил перо и, взяв старуху под локоть, повел к выходу.

Как на очень близкое к игуменье лицо монахини указывали на бывшую благочинную монастыря - Мезенцеву. Найти ее оказалось нетрудно, она никуда из Тобольска не выезжала.

«Я, Мезенцева Марфа Андреевна, по монастырю Рахиль,- записывал Саидов ее ответы на вопросы Михеева,- родилась в 1875 году в селе Блинниково в семье зажиточного крестьянина. Кроме земли и хозяйства отец имел еще и торговую лавку. Я до двенадцати лет жила в семье, а потом переехала в Тобольск, к брату, занимавшемуся там мучной торговлей, и помогала ему управляться по дому. Восемнадцати лет ушла в монастырь…»

- Почему? - спросил в упор Михеев.

Мезенцева - высокая, статная, степенная и медлительная в движениях - повела на него темными, глубоко посаженными глазами.

- В те поры это не запрещалось.

- А все же? По своей или по чужой воле? Или случай толкнул? - настаивал Михеев, с интересом оглядывая ее скромную, но добротную и аккуратную одежду, не по возрасту свежее, почти без морщин лицо с крупным красивым ртом. «Красавица, наверное, в молодости была»,- подумал он.

- По своей доброй воле, по собственному хотению,- ответила Мезенцева, но почему-то отвела глаза.

- Продолжайте,- предложил Михеев.

«…Когда брат женился, я, испросив родительского благословения, ушла в обитель. В 1915 году игуменья поставила меня хозяйкой монастырского подворья в Тобольске. На исходе 1920 года вернулась в монастырь, была рукоположена в благочинные…»

- Но ведь вы, кажется, до этого не были полноправной монахиней? - спросил Михеев, доставая из стопы папок на столе какое-то старинное «дело» с черным восьмиконечным крестом на обложке.- До революция вы числились в белицах, то есть в послушницах.

Мезенцева проводила медленным, цепким взглядом «дело», легшее перед Михеевым.

- Постриг я приняла в двадцатом году,- неохотно ответила она.

- Что же так поздно? Двадцать пять лет жили в монастыре, а постриг не принимали?

- Так уж получилось,- вздохнула Мезенцева.- Думала, может, домой вернусь, мать у меня хворая, уход нужен.

Михеев молча перелистал «дело» и отложил его обратно в стопу папок.

- Дальше? - попросил он.

«…В монастыре я прожила до его закрытия, а после поступила в услужение к архиепископу Назарию. Когда он в 1930 году умер, жила в частных домах, зарабатывая тем, что услужала знакомым людям по хозяйству, а летом - на поле и в огороде…»

- Биография интересная,- заметил Михеев.

- Да уж какая есть,- спокойно парировала Мезенцева.

- А за что вы сидели, Марфа Андреевна?

- Кто не сидел,- так же спокойно ответила Мезенцева.- От сумы да от тюрьмы не отказывайся. А за что - вам лучше знать.

- Ну, все же. Чтоб старые бумаги не ворошить,- потянулся опять Михеев к папкам.

- За имущество… обители,- с вызовом глядя на Михеева, ответила Мезенцева.

- Как это за имущество? Растратили, что ли, на своем подворье?

Мезенцева не приняла иронии.

- Прочитали в бумаге, что, значит, за сокрытие монастырского имущества и за сопротивление при его изъятии.

- Вот это понятнее,- захлопнул папку Михеев.

- Что ж тут понятного? - зло переспросила Мезенцева.- Свое прятали, не чужое.

- Свое? - не удержался Саидов.- Да была ли там вашего-то хоть кроха? Народное все… Народ нес, а вы у него последнюю медную копейку…

Мезенцева не удостоила его взглядом.

- Так за что все-таки посадили вас тогда? - повторил вопрос Михеев.

- Укрыли добро свое - утварь церковную, иконы, евангелия не сдали, как приказано было.

- А может, не только иконы и евангелия?

Мезенцева молчала - дескать, я все сказала.

- А серебро, ранее описанное, не прятали? - чувствуя, как в нем накипает злость, но сдерживая себя, откинулся на стуле Михеев.- А муку и сахар, что с подворья были привезены? В землю зарывали - пусть сгниет, да ребятишкам Поволжья не достанется, пусть пухнут с голоду - так? Что ж молчите, Марфа Андреевна?

- Как все, так и я,- угрюмо выдавила Мезенцева.- Отсидела, сколько положили - две недели, и ладно. Что, снова сажать будешь? За старое…

- Царскую шкатулку вы прятали?

- Нет, не я,- быстро, без раздумья ответила Мезенцева.- Я за муку да за сахар сидела.

Михеев удовлетворенно отметил: значит, шкатулка с ожерельем все же не миф. Была. А может, и есть еще… Мезенцева, однако, сидела спокойно, с непроницаемым лицом.

- А кто?

- Не знаю. Я на подворье была при царе-то.

- Зато когда изымали монастырские ценности, вы были там, в монастыре.

- А вот и нет,- словно поддразнивая Михеева, качнула головой вбок Мезенцева.- Я в то время в обители не была. Отпустили меня в деревню, мать хоронить. Месяц там находилась.

- Эвон как,- усмехнулся Михеев.

- Можешь проверить. Книги церковные посмотри, запись об отпевании есть. В сельсовете справься, там сторожем старичок служит, соседом нашим тогда был, помнит.

- А за муку когда садили?

- Это уж после, когда вернулась.

- И о шкатулке больше не слыхали?

- Не слыхивали. А была она?-не то интересуясь, не то сомневаясь, спросила Мезенцева.- Если и была, так…

- Что - так?

- Что с возу упало…

- То подобрать можно,- подхватил Михеев.

- Подбирай, если знаешь где,- зло и насмешливо глянула ему в глаза Мезенцева.

- А вы знаете?

- А я и не теряла.

«Язычок остер!» - оценил про себя Михеев ее быстрые и находчивые ответы. Заглянув в составленный по допросам список знакомых игуменьи, спросил:

- Кто такой Томилов?

Мезенцева ответила не сразу. Казалось - думает, изучающе вглядываясь в Михеева.

- Нет, не припомню.

- Я напомню. У игуменьи частенько бывал.

- Я не келейница, у дверей ее не сидела. Кто там ходил к ней - где мне всех знать.

«Может, и в самом деле не знает?» - подумал Михеев.

- Не там ищешь, дорогой,- прервала его молчание Мезенцева.- Что ты меня словно по косточкам обсасываешь? Сказала тебе: непричастная я к этому. Верь, не прогадаешь.

- Где же, по-вашему, искать надо?

- У отца Алексея, вот где. А в обители все, что было спрятано, все найдено, не сумлевайся. Отец Алексей в большом доверии у царя был. Подарками царскими хвалился, да не в них дело. Шпага царевича у него.хранилась, точно тебе говорю. Вся золотая, бриллиантами осыпанная. И еще что-то - не то ожерелья, не то корона царицына. Вот где щупать-то надо было. Так и увез с собой все добро - с верных слов говорю тебе, слушай меня… Пока вы там бедных монахинь за иконы какие-то таскали, отец Алексей - иерей хитрый, что и говорить,- благословлял вас за это, что не его, а нас, грешных, тормошите зазря…