Криста Бернут - Тогда ты молчал

— Но…

Фабиан взял Гельмута за руку и подвел его к Хильмару.

— Станьте друг против друга. Возьмите друг друга за руки и посмотрите друг на друга.

Хильмар и Гельмут взялись за руки, как дети в хороводе, посмотрели друг на друга. Оба заплакали. Давид уже полностью пришел в себя, и эта ситуация показалась ему ужасно неловкой: двое взрослых мужчин так ведут себя, — теряют свое достоинство!

— Ты свободен, — снова сказал Фабиан и положил одну руку на вздрагивающее плечо Хильмара, а другую — на плечо Гельмута.

Давид внутренне поежился: вдруг все показалось ему лживым и ненастоящим. Он в замешательстве закрыл глаза. Еще несколько минут назад он полностью растворился в роли отца Гельмута, а сейчас спрашивал себя: как такое с ним могло произойти? Он что, потерял рассудок? Вдруг он начал сомневаться во всем: в Фабиане, в группе, в себе самом. Кто здесь кого обманывал и зачем? Или все это было правдой? И если да, то что вытекало из обретенной Гельмутом свободы, и мог ли он делать все, что только захочет? А что, если он уже реализовал это знание? « У нас в прошлый раз было недостаточно времени для тебя », — сказал Фабиан Гельмуту. Это же значило, что Гельмут уже один раз делал расстановку своей семьи, но по какой-то причине привычная процедура была прервана. Может, в Гельмуте инициировалось нечто и он оказался не в состоянии это контролировать?

Давид решил разузнать подробности за обедом. Подумав так, он вдруг понял, что сильно проголодался и очень устал от всех этих стрессов. Но пока что Фабиан еще не отпустил остальную «семью» Гельмута: Сабина, Хильмар, Рашида и Давид все еще стояли на своих местах, не решаясь двинуться. Тем временем Гельмут ушел в угол, сел скрестив ноги на пол и закрыл лицо руками. Его всхлипывания становились все громче и мучительнее. Фабиан сидел рядом с ним, положив руку ему на плечо, и в чем-то тихонько его убеждал.

Мона уже в третий раз за это утро набирала номер сестры Плессена. Хельге Кайзер уже исполнилось семьдесят шесть лет. После смерти мужа она жила одна, автоответчика, естественно, у нее не было, а мобильного телефона — и подавно.

Ей просто нужно было, как в прежние времена, звонить беспрерывно.

А что, если она стала третьей жертвой? Что, если она уже лежит в своей квартире мертвая, в таком же состоянии, как и Соня Мартинес? Мона видела много трупов в стадии разложения: и такие, как труп Сони Мартинес, и другие, выглядевшие и вонявшие еще ужаснее, трупов, которые уже совсем не походили на человека, но она привыкла к этому. В противном случае она не смогла бы работать в полиции. Но все же она совершенно сознательно старалась не соотносить увиденное со своей жизнью, не думать о своей смерти или о смерти своих близких. Все же для себя она сделала необходимые приготовления: поставила условие, чтобы ее кремировали. Пожалуйста, никаких погребений! Она не хотела стать кормом для червей и личинок.

После десятого гудка она, расстроенная, положила трубку.

Криминалист-биолог-энтомолог, оказывавший ей помощь в расследовании одного из последних дел (он должен был на основании вида мух, личинки которых преобладали в трупе, определить длительность пребывания трупа в том месте, где его нашли), однажды признался ей, что ему нравилось представлять свой труп лежащим где-нибудь в лесу, медленно поедаемый личинками мух, жуков-оленей и гнилостными бактериями. «Земля к земле», — произнес он тогда и еще сказал, что мы таким образом просто превращаемся в другую материю и в этом смысле, если можно так выразиться, живем дальше. Мону эта идея оставила равнодушной. «Мертвое есть мертвое», — подумала она. И если уж исчезать, так лучше быстро, чисто и полностью — до состояния приятной, удобной в обращении и не имеющей запаха кучки пепла.

Она посмотрела на часы: сейчас начнется совещание. Мона обещала не упоминать о промахе Форстера, но сделать это оказалось труднее, чем она думала. Если она сейчас не дозвонится Хельге Кайзер, то молчать об этом станет почти невозможно. «От фактов никуда не деться», — подумала она. Фактом было то, что она уже три часа пытается дозвониться до этой старухи, но вполне возможно, что этой женщине — старой, с не очень здоровыми ногами, не имеющей никого, кто мог бы помочь ей, — нужно именно столько времени, чтобы сходить за покупками. А может, она как раз в отъезде. Пожилые люди в наше время много путешествуют.

Мона заметила, что стала нервничать. Это было плохим знаком. Если не она , то кто же тогда будет спокойным?

«Ничего не получается из запланированного», — подумала она.

Плохо было не то, что у них не хватало одной или нескольких частей мозаики, чтобы в конце концов получить целостную картину преступления. Плохо было то, что они вообще не знали, какие детали искать, — они даже не знали, сколько их, этих деталей. Было ли важно то, что Плессен усыновил своего сына и ничего не сказал об этом на допросе, или же он просто постеснялся и поэтому промолчал? Было ли важно то, что он соврал им, говоря о своей сестре, или же он просто хотел уберечь пожилую женщину от марафона допросов, которые, с его точки зрения, были излишними и мучительными? Мона закурила еще одну сигарету, уже шестую за этот день. Когда все это закончится, ей придется сократить количество выкуриваемых сигарет. Вкус вот этой, к примеру, она даже не почувствовала. Ей нужно довести количество сигарет до пяти, максимум до шести в день. С этим она справится без труда, как только доведет дело до конца.

Да, да, Мона, так оно и будет.

Так должно быть.

Да, да. Успокойся.

Несмотря на то, что державшаяся жара была редкостью в этих широтах, все просто истосковались по прохладе. Дождь — да, пожалуйста! Прохладный воздух, который за несколько часов выгонит удушливые испарения из бюро, — прекрасно! Сегодня вечером обещали грозу, а через два дня — падение температуры в тридцать градусов ровно наполовину.

Дай-то Бог!

Мона погасила сигарету и открыла окно. Она взяла документы, необходимые для совещания, и уже хотела выходить из комнаты, как зазвонил телефон. Раздавались двойные звонки, а это означало: звонят не из отдела, а из города. Мона еще подумала, брать или не брать трубку, потом вспомнила желтозубую учительницу, поймавшую Лукаса на прогуливании школы, почувствовала укоры совести, вернулась к столу, закрыла окно и сняла трубку.

— Криминалгаупткомиссар Зайлер, 11-й отдел. Чем могу вам помочь?

Властный женский голос в трубке спросил:

— Это вы только что звонили мне?

Мона посмотрела на дисплей. Длинный номер с междугородним кодом. Это был тот номер, который она безуспешно набирала на протяжении нескольких часов.