Криста Бернут - Тогда ты молчал

Фишер притормозил и свернул с автобана.

— Что же мы им скажем? — спросил Ганс, когда они остановились перед светофором.

Ветер почти стих. Издали доносилось тарахтение комбайна.

— Тебе ведь не в первый раз, — сказала Мона удивленно.

Как будто не расслышав, Фишер продолжал:

— Можем сказать, что мы из отдела по розыску пропавших. А вдруг это не он?

— Может быть. Может, и не он. Мы покажем им фотографию, и все. Но если все же это он, то такой маневр ничего не даст.

— Но тогда они не будут шокированы на всю жизнь. У них будет время подготовиться. Я всегда так делаю. Я имею в виду, при пропаже человека, если это связано с убийством. Всегда.

— Это, э-э, так любезно с твоей стороны. Очень предусмотрительно. — «И не просто любезно, но даже удивительно для такого неотесанного человека, как Фишер», — подумала Мона, а вслух добавила: — Но плохая новость не станет лучше, даже если ты ее красиво упакуешь. Поэтому мы туда и едем. Чтобы они не были одиноки, когда… ну, если окажется, что это правда и жертва — все-таки их сын. Мы должны исходить из этого.

— А что, если их нет дома?

— Посмотрим.

Они съехали с объездной дороги и миновали желтый щит с названием населенного пункта «Герстинг». Фишер, что было для него нетипично, строго придерживался ограничений скорости, но Мона даже не прокомментировала это. Никто из них особо не спешил поставить перед свершившимся фактом родителей, которые все еще надеялись и молились.

Герстинг был очень маленьким поселком и казался забытым всем миром. «Захолустье» — как сказал Фишер. Эта пренебрежительная характеристика довольно точно подходила к Герстингу. По обе стороны главной улицы стояли древние крестьянские дома, соседствующие с бетонными постройками шестидесятых годов, а перед воротами сараев красовались суперсовременные трактора. В центре находились только что построенный филиал большой сети мясных магазинов, магазин модной одежды под названием «Модные времена» и кафе. Нигде никого не было видно. Даже в кафе — ни души. Наверное, из-за полуденной жары.

— Странно как-то здесь, — сказала Мона, и ее слова будто растаяли в воздухе.

Фишер не удостоил ее ответом.

— А сейчас куда? — спросил он вместо этого.

— Сама не знаю. Улица называется Ульменвег, дом № 1. Остановись и спроси кого-нибудь.

— Так никого же нигде нет.

— О Боже! Остановись возле пекарни вот там, впереди!

— Спорим, что там закрыто?

У пекаря действительно уже начался обеденный перерыв Было пять минут первого.

Фишер поехал дальше с выражением отчаяния на лице.

— Это за поселком, — сказал он наконец.

— Так зачем же спрашиваешь, если ты…

Мона прервала себя на полуслове. Безлюдный Герстинг высасывал из них энергию, как черная дыра, создавая странные образы и вызывая страшные мысли.

Они проехали Герстинг, но оцепенение не исчезло. Через километр-два они действительно увидели поперечную дорогу, которая и вправду оказалась улицей Ульменвег, ведущей просто в ближайший лесок. Фишер бросил на Мону торжествующий взгляд и свернул на эту улицу. Она была плохо заасфальтированной, со множеством выбоин. Мона вцепилась в ручку над боковым окном, потому что Фишер именно сейчас решил как следует нажать на газ, будто пытаясь заглушить свой страх ревом двигателя. Они проехали лесок, выехали на просеку, и Фишер затормозил перед крестьянской усадьбой — единственной усадьбой на Ульменвег, потому что улица заканчивалась здесь тупиком.

— Черт возьми, — сказал огорченно Фишер.

По адресу Ульменвег, 1 находилась вилла, подобная тем, какие показывают в американских фильмах: выбеленный известью деревянный фасад, колонны перед входом и несколько веранд. Усадьбе, скорее похожей на парк, довольно художественно был придан запущенный вид. Прибывшие вышли из машины, и Мона нажала на кнопку звонка, расположенную возле кованых железных ворот, ведущих в сад. Они услышали приглушенный стенами дома мелодичный звонок и стали ждать. Было совершенно тихо. Не раздавался даже щебет птиц.

— Плессен, — сказала Мона. — Ты когда-нибудь слышал эту фамилию?

Фишер молча отрицательно покачал головой, но вид у него был не совсем уверенный.

Плессен. Мона вдруг поняла, что эта фамилия ей откуда-то знакома. Может, слышала по телевизору. Какое-нибудь ток-шоу. Может, интервью. Она подняла руку, чтобы позвонить еще раз, но в тот же момент зажужжал зуммер и двери дома открылись, В тени колонн стояла женщина и знаками показывала, что нужно толкнуть ворота.

Мона и Фишер медленно подошли к ней. Они втайне надеялись, что никого не будет дома и страстно не желали того, что им сейчас предстояло.

Женщина была очень худой, выглядела она лет на сорок. У нее были короткие темные волосы, маленькое лицо с крупным прямым носом, полными губами и большими выразительными голубыми глазами. Ресницы были подкрашены тушью. Мона невольно искала поддержку в этих глазах, неотрывно смотревших на нее. Это была, несомненно, не служанка, не экономка, а сама фрау Плессен. И возраст соответствовал описанию. Ее муж, как вычитал Фишер в документах, был намного старше ее. Мона ждала, когда она станет задавать вопросы. Так было легче начать неизбежный разговор.

Женщина производила приятное впечатление.

— Вы из полиции?

— Да, — сказала Мона.

— Я вас там не видела.

— Мы, э-э, работаем в другом отделе.

— У вас есть новости о…

— Вы разрешите нам войти?

— О… Да, конечно. Пожалуйста.

Женщина впустила их в дом и закрыла за ними дверь. Они очутились в полутемной прихожей. Мона поймала себя на желании снять босоножки и пройтись босиком по черному мраморному полу, который, наверное, приятно холодит ноги.

— Вы можете показать нам фотографию вашего сына? — спросила Мона.

— Да, конечно, — поспешно ответила женщина заискивающим тоном, как будто почувствовала облегчение от такой простой просьбы. — Мы не взяли фотографии с собой, когда шли заявлять о его пропаже. Просто забыли.

— Ничего. У вас есть какая-нибудь под рукой? Или…

Женщина поспешно удалилась, а спустя несколько секунд опять стало слышно, как стучат ее каблуки.

— Здорово, — раздраженно прошептал Фишер. — Сейчас она принесет фотографию, мы увидим, что это умерший, а потом? Мы что, ей покажем это…

— Нет, — сказала Мона. — Я передумала. Мы не будем показывать ей нашу фотографию, просто скажем, что, возможно, нашли ее сына, и возьмем ее и ее мужа с собой в город. Тогда у нее будет время подготовиться.

— Здорово… — опять начал Фишер.

— Успокойся, — прервала его Мона.

Она знала, что эта женщина — мать жертвы. Она знала, что через пару секунд мир в этом доме рухнет на долгое, очень долгое время. « Вы появляетесь только тогда, когда все дерьмово. Когда все в порядке, вы не нужны никому ». Так или очень похоже выразилась бывшая подруга Патрика Бауэра перед тем, как бросить его. «И она права, — всхлипывал тогда Бауэр в машине Моны. — Никакой нормальной девушке не нужен такой муж, как я». И тем не менее, он продолжал служить в полиции. Как и Форстер, Шмидт, Фишер, Мона и все остальные из комиссии КРУ 1. Невозможно отделаться от этой профессии. Она просто так от себя не отпускает. Она накладывает отпечаток на жизнь, на любовь, она не оставляет тебя во сне, делает человека циничным, печальным и лишает его всяческих иллюзий о вечности. Но без нее чувствуешь себя так, как будто у тебя что-то ампутировали.