Владимир Гриньков - Когда умирает ведьма

Пахарь вышел из машины, осмотрелся. Никого не было видно вокруг. Он толкнул приоткрытую дверь, и она распахнулась легко и без скрипа, открывая взгляду двор.

Дом выгорел полностью. Все, что было в нем, все эти перекрытия, внутренние стены, стропила, крыша, мебель, которая в доме была, и все вещи, которые составляли жизнь и уют обитателей дома, — все это превратилось в прах, в горы головешек и пепла внутри прямоугольника кирпичных стен. Во встроенном в дом гараже, в котором кто-то уже снял ворота, угадывался остов сгоревшего «мерседеса» Тропаревых. Здесь не осталось ничего. Кладбище чьей-то жизни.

Пахарь поднялся по ступеням, по которым хозяева когда-то входили в этот дом, и в проеме отсутствующей двери увидел среди обгоревшего хлама человека, мужчину лет под шестьдесят, который, судя по его испачканным сажей перчаткам, проводил изыскания на бесхозном пожарище на предмет обнаружения каких-нибудь полезных вещей, и появление здесь Пахаря отвлекло изыскателя и даже несколько смутило, судя по всему.

— Здравствуйте, — сказал Пахарь, будто извиняясь за свое несвоевременное появление.

— Здравствуйте, — медленно произнес мужчина, глядя на Пахаря вопросительно.

На этот взгляд необходимо было ответить. Объяснить причину своего появления здесь. Пахарь до сих пор не пришел в себя, и придумать что-нибудь нейтрально-убедительное было ему не под силу, поэтому он сказал все как есть.

— К бабуле вашей приезжал, — доложил он. — К Кривуле.

И засмеялся нервно.

Мужчина оставил свои изыскания, снял перчатки, старясь не запачкать рук. Пошел, спотыкаясь в мусоре, к Пахарю, на ходу доставая из кармана сигареты и спички. Подошел к Пахарю, протянул руку для рукопожатия, представился внушительно:

— Викентий Николаевич!

— Станислав, — назвал себя Пахарь. — А сигаретку, извиняюсь, можно? — хотя не курил уже много лет.

Викентий Николаевич протянул ему пачку. Пахарь вытягивал сигарету дрожащей рукой.

— Это после Кривули вас так колотит, — сказал Викентий Николаевич.

— Да, неприятное было общение, — криво улыбнулся Пахарь.

— Страшная старуха, — сказал Викентий Николаевич. — Страшная и опасная, если разобраться.

Кривуля после стремительного бегства Пахаря так и осталась сидеть, сутулясь за столом. Только скрип кровати ее теперь отвлекал.

— Чего тресесси? — сказала она недовольно.

Богдан обхватил плечи ладонями, безуспешно пытаясь унять дрожь. Не получилось. Тогда он сполз с кровати на грязный пол из прогнивших досок.

— Я его убил, — сказал он, стуча зубами. — Газом отравился, говорят. А это я его убил. Я не хотел. Даже не думал, а оно само так вышло. Против воли.

— Говорил уже, — прошепелявила старуха. — Сколько будешь тут сидеть?

— Но ведь убил! — бормотал Богдан. — Все как вы сказали. Второго, сказали, я убью. Он и получился второй. В постели голые. Второй и есть. Газом отравились. Это вдова его отравила. Мстила за Павлика. А подсказал-то я. И получается, что я убил. Только я не хотел. Само получилось.

Старуха поднялась, пошаркала вон из комнаты, долго гремела железной посудой где-то в темноте, потом вернулась. Богдан видел, что она идет к нему, держа в руках что-то, и ему захотелось уползти и исчезнуть, но он спиной уперся в стену, и некуда было бежать. Она подошла вплотную, склонилась, кряхтя, сказала:

— На-ка, попей!

Она ткнула ему в зубы железную миску и он захлебнулся плескавшейся через край миски водой — с сильным запахом тухлятины.

— Пей! — настойчиво повторила старуха.

Он не посмел ослушаться и пил эту отвратительную воду, пока не зацепил зубами что-то скользко-мерзкое, в нос шибануло тухлятиной, он резко отстранился, ударился затылком в стену и закашлялся. Почти сразу его вырвало и — удивительное дело! — голова его будто просветлела, и он перестал дрожать. Остаточная судорога пробежала по телу, и он ощутил спасительное спокойствие в мышцах.

— Чего трясся? — спрашивала старуха, склонясь над ним и сверля всепроникающим взглядом своего единственного глаза.

— Он про Можаеву сказал, мужик этот, — доложил Богдан. — Я ее знаю.

— Так ить была она здесь, — сказала старуха. — Я сама ей дверь отворяла. Чернота у ней.

— Где?

— Вкруг нее, — ответила старуха непонятное.

— И что это значит?

— Помрет, — сказала коротко Кривуля.

— Сильно дом выгорел, — сказал Пахарь, делая быстрые нервные затяжки.

— Он у них деревянный был, — пояснил Викентий Николаевич. — Снаружи только кирпичом обложили. А так дерево все сухое, выстоявшееся. Как полыхнуло, так за полчаса все и сгорело.

— Надо же, — покачал головой Пахарь. — Снаружи прямо как дворец. А внутри обманка. Одно дешевое дерево и никакого кирпича.

— Сразу видно, что вы в панельной многоэтажке живете, — оценил Викентий Николаевич и посмотрел на собеседника вроде бы даже с сочувствием. — И никакого опыта настоящей загородной жизни у вас нет. Тут ведь не какой-то костромской лес, кое-как обработанный. Тут у них все из финской древесины, да еще с пропиткой. Дороже, чем иной кирпич, обходится.

— Что за пропитка? Противопожарная?

— И противопожарная тоже.

— А говорите — за полчаса сгорело.

— За полчаса, — подтвердил Викентий Николаевич. — Потому как — поджог!

— Кто поджигал?

— Попробуй угадай. Никто ведь не признается. Бабка эта могла бы, конечно, сказать.

— Кривуля?

— Кривуля, черт бы ее побрал. Запросто могла бы. Пошептала над водичкой, клок волос сожгла и ткнула бы пальцем в поджигателя. Ведьма!

— Вы в это верите?

— Во что?

— Во все эти ее странные способности.

— Так и вы ведь к ней наведываетесь, — рассудительно заметил Викентий Николаевич. — Значит, тоже в курсе. Как не верить, если оно есть? У меня, к примеру, головные боли были страшные. Таблетки пил, а помогало мало. Она подрыгала руками надо мной, свечками помахала — и куда те боли делись. Не по науке? Мракобесие? А мне плевать. Зато голова в порядке.

— А говорите — страшная старуха, — уловил несоответствие Пахарь. — Она людей лечит.

— И все равно такого быть не должно. Чтоб такая власть над людьми. Когда к людям по-доброму и лечение обеспечивает — это я понимаю и признаю. Но ведь и обратный результат возможен. Она все по-своему решает, кто хорош, а кто плох. И кто не приглянулся — человека может извести за неделю. Вот Тропаревы, — указал себе за спину на сгоревший дом Викентий Николаевич. — Откуда эти несчастья все на них свалились? Очень даже может быть, что Кривуля постаралась.

— Ну, это вряд ли, — поморщился Пахарь, которому сигаретный дым ел глаза. — Кривуля девочку Тропаревых к себе взяла, когда та одна осталась. Значит, с пониманием бабуля. С добрым сердцем.