Владимир Гриньков - Когда умирает ведьма

Люся попробовала. Сладко и приятно. Как сироп.

— Нравится? — спросила Наталья.

— Вкусно.

Наталья с готовностью подлила еще.

— А пиво ты зря не пьешь, — сказала она. — После сауны полезно.

Потрескивали в камине дрова. За окнами сгущались сумерки. С кухни притекал аромат копченой лососины.

— Тебе здесь нравится? — спросила Наталья, будто угадав состояние Люси.

— Да. Такой бесконечный отпуск. Я даже не представляла, что так бывает.

— Не зря ты так сражалась при приеме на работу, — сказала Наталья как бы невзначай.

Люся промолчала. Смотрела на огонь, потягивая ликер.

— У тебя была какая-то причина, — сказала Наталья. — Почему ты так хотела занять эту вакансию?

— Никогда не знаешь настоящую причину.

— Объясни, — попросила Наталья.

— Ты думаешь, что совершаешь поступок для того-то и того-то и цель у тебя вот такая. А на самом деле об истинном смысле ты и сам, может быть, не догадываешься, и цель какая-то другая. Как в истории с этой работой. Мне нужны были деньги, много денег, чтобы найти моих родителей.

Наталья бросила на себеседницу осторожный взгляд, но Люся этого взгляда не заметила, потому что смотрела на пылающий в камине огонь.

— Я боролась за эту работу, — продолжала Люся. — Я на что угодно готова была согласиться, только бы деньги получить, и я думала, что смысл всего и все самое главное — как раз в этих деньгах. А потом, уже после всего, я подумала, что дело было в другом.

— В чем?

— Я не смогу объяснить.

— А после чего ты подумала? Что такое произошло?

— Я не знаю. Это чувство. Тут внутри, — прижала Люся руку к груди. — Я все делала совсем для другого. Я просто должна была сюда приехать.

— То есть ты сражалась вроде бы за деньги, а на самом деле смысл был в том, чтобы приехать сюда? — испытующе посмотрела Наталья.

— Да. Хотя я до конца не уверена.

— Ну почему же, — вкрадчиво сказала Наталья. — Может быть, предчувствие тебя не обманывает. Может быть, ты здесь действительно встретишь родителей.

Она поставила на стол предательски запрыгавший у нее в руках стакан с пивом. Люся же сохраняла спокойствие и по-прежнему задумчиво смотрела на огонь.

— Когда ты видела родителей в последний раз? — завораживающим гипнотизирующим голосом спросила Наталья.

— В декабре.

Наталья смотрела с прищуром, будто не верила своей собеседнице до конца.

— А позже? — спросила она.

— Нет, — качнула головой Люся. — Не видела.

— А где ты их видела?

— Мы поехали на базу отдыха, — сказала Люся. — Всей семьей. Это было седьмого декабря. И там я их видела в последний раз.

— Куда же они потом подевались? — забывая об осторожности, попыталась узнать такую важную для нее правду Наталья.

— Они меня бросили.

— Как — бросили?

— Оставили в коттедже и уехали.

— Почему?

— Я не знаю. С ними что-то происходило, я чувствовала. От них такое… Это не как свечение… Это как запах… Нет, неправильно! Не запах, а воздух, атмосфера. Я ощущала это. Знаешь, как в душный день: дышать тяжело и вообще ощущение скверное… Вот мне рядом с ними так было. Им было плохо и мне рядом с ними тоже. Это страх.

— У них страх?

— Да.

— И ты его видела?

— Я его видела. Буквально. Но это не как свечение, это другое, ты не поймешь, этому надо учиться, чтобы распознавать. Меня учила Кривуля, у меня плохо получалось, но что-то все-таки я могу. Мы приехали за город, и я чувствовала, что им обоим очень плохо. А потом они исчезли.

— А дальше что было?

— Ничего. Я их потеряла.

— Это как?

— Я их больше не видела.

— Но домой-то ты вернулась, — подсказала Наталья.

— Вернулась. В тот же день.

— Их там не было?

— Их не было. Были другие…

Пахарь кивнул ей с прежней многозначительностью.

— Оно конечно, — сказал Пахарь. — С органами дело иметь хлопотно, но если где-то помимо вас всплывет то, что вы мне сегодня рассказали… А вы вовремя не сообщили куда следует… Вот тогда настоящие неприятности и начнутся. А так, если заявление первой успеете написать, — с вас взятки гладки. Вас уже ни в чем не обвинят.

— Вы так думаете? — с надеждой спросила женщина.

— Я не думаю, я знаю, — веско сказал Пахарь. — Вы мне вот что еще подскажите. Кто в семье Тропаревых еще водил машину, кроме самого Александра Борисовича?

— Никто!

— Ни жена, ни дочь?

— У Ольги Евгеньевны прав не было…

— Меня вообще-то больше не она, а Люда Тропарева интересует.

— А Люда и близко к машине не подходила. Она с техникой совсем никак. Настоящая девочка.

Значит, соврала про машину Люся.

— Вы сейчас интересно сказали, — с прищуром глянул Пахарь, — про Ольгу Евгеньевну. Что у нее прав не было. А почему — в прошедшем времени, как о покойниках?

— Это я оговорилась! — вскинулась Зинаида.

Было видно, что испугалась и очень хочет, чтобы ей поверили.

— Оговорилась!!! — повторила она, как клятву произнесла. Пахарь смотрел молча. Ждал. Под его взглядом Зинаида, поборовшись с самой собой недолго, сдалась.

— На самом деле у меня чувство такое, что с ними действительно что-то стряслось, — произнесла она жалобно. — Простите меня! И они пусть меня простят! Но я их в мыслях уже похоронила! Грех! Страшный грех! Но ничего с собой поделать не могу!

Пахарь медленно ехал по заснеженной дороге и до поворота на шоссе ему оставалось метров пятьсот, когда он увидел бегущего наперерез Викентия Николаевича. Тот махал руками и вид имел крайне возбужденный. Пахарь остановил машину, опустил стекло.

— Уф-ф-ф! — выдохнул запыхавшийся Викентий Николаевич. — А я боялся, что вас уже не застану! Думал — уедете, и не успею сообщить, в известность не поставлю!

— Случилось что? — поинтересовался Пахарь.

— Да мне вспомнилось просто, — вильнул лукаво взглядом собеседник. — Вы у меня про число спрашивали, когда Зинаиду хозяева выставили, в смысле…

— Седьмое декабря, — подсказал Пахарь.

— Истинная правда! — засуетился Викентий Николаевич, обнаруживший, что его упредили и теперь признаниям его — грош цена.

Он даже взмок от волнения, даже бег через заснеженное поле ему дался меньшим напряжением.

— Я после разговора с вами вспоминал, как оно там все было, — сказал Викентий Николаевич заискивающе, — чтобы следствию помочь, в смысле. Но ведь внимания не обращаешь на какие-то там мелочи, если оно тебя напрямую не касается. А потом — раз! — и очень даже важные подробности, как оказалось. Ну и начинаешь вспоминать, чтобы свой гражданский долг выполнить, разумеется! И хоть вы про седьмое число уже в курсе, я любыми другими сведениями поделиться могу!

Он посмотрел на Пахаря взглядом честного человека, которому скрывать нечего, да и незачем.