Александр Бородыня - Эмблема печали

— Миллион-a, миллион-а!..

— Пращук, — рявкнул дежурный. — Пращук, мать твою хором!

В конце коридора появилась массивная фигура того самого милиционера, что сидел в машине слева от Коши. Милиционер еще не просох. Его сапоги оставляли на полу темноватые следы. В одной руке он держал большой ломоть черного хлеба с колбасой, в другой — наполовину початую бутылку минеральной воды «Саяны».

— Чего?

— Прошу тебя, Пращук, уйми ее. Не могу я больше ее пение слушать!

— А чего я? Видишь, я пищу принимаю!

— Пращук! — неожиданно прервав свою песню, сказала Зуева, и ее темные губы чмокнули громко. — Пупсик мой целлулоидный, подойди! — Сквозь решетку просовывались такие же темные, как и губы, дрожащие пальцы. — Я тебя хочу… Подойди, я тебя хочу за погон потрогать. — Она стукнула ногой внутри камеры, так что обитая металлом дверь завибрировала. — Не подойдешь, всю ночь песни орать буду. Что хочешь со мной делай, все равно буду орать, если не подойдешь.

— Поди, поди, Пращук! — взмолился дежурный, и микрофон усилил его голос. — Поди к ней!

Отдаленно громыхнуло за окном. Коша подвинулся на скамейке, в спине его неприятно кольнуло. Милиционер приблизился к камере и подставил свой левый погон. Напряженный темный палец Зуевой пролез между прутьями решетки, и грязный ноготь, с трудом дотянувшись, чиркнул по широкой золотой полоске. Женщина вздохнула, всхлипнула так сладко, будто ее только что как следует удовлетворили, и темное лицо исчезло из окошечка. В отделении стало тихо.

По звуку мотора Коша понял: подъехала еще одна машина. Хлопнули дверцы. Он подумал, что прошло уже, наверное, полчаса, как его сюда привезли, а еще даже не обшмонали, халтурщики.

Рядом с ним на скамье сидела очень красивая светловолосая женщина. Длинные ноги скрещены, над заплеванным полом раскачивается блестящая, острая лодочка туфли, торчит отточенно каблучок. Сухое черное платье и такой же сухой зонтик, лежащий на ее коленях, говорили о том, что эту женщину привели сюда еще до грозы, значит, много часов назад. Серебряная цепочка в вырезе платья, такая тонкая, что казалось, одним резким нажатием можно перерезать шею. Цепочка ясно говорила о том, что эту длинноногую тоже пока не обыскивали.

— Добрый вечер! — преодолевая боль в позвоночнике и стараясь улыбнуться, сказал громким шепотом Коша.

Женщина вздрогнула, повернулась, и на него посмотрели очень холодные, очень трезвые синие глаза:

— Не добрый!

Она раскрутила зонтик в руках и вздохнула, хотела что-то еще добавить, но только прикусила губу.

— Я понял, — сказал Коша. — Недобрый. Как вас зовут?

— Марина!

— А я Коша! Будем дружить?

Она взглянула на него, на этот раз в синих глазах появилось брезгливое желание оттолкнуть, такое выражение лица бывает у учителя математики, вынимающего собственной рукой из ученического портфеля живую лягушку.

— Нет! Не будем!

Дождь опять зарядил, на этот раз мелкий и, вероятно, очень холодный. Наружное стекло заволокло мутью. За мутью сверкал во дворе отделения небольшой прожектор. С Кошиного места были видны распахнутые ворота и дома за воротами по другую сторону улицы. Почему-то ему стало очень тоскливо от того, что в квартирах горит свет.

«Провинция, — подумал он, опять подвинувшись на скамейке. — Скука!»

Большие электрические часы на стене показывали без пяти восемь. Мотор за окном заглушили. Коша скорее почувствовал, чем догадался, что эта машина приехала по его душу. Он подумал, что теперь, наверное, заберут его отсюда подальше от симпатичной неприступной соседки. Вот так, не снимая протокола, не обыскивая — он даже покрутил кистями рук внутри браслетов, — не снимая отпечатков пальцев. Вообще странно, что сюда привезли, не по рангу, ладно бы в линейную на ЖД, так нет же, идиоты, из горотдела машину зачем-то пригнали, бардак! Сейчас посадят в воронок и — в приличное место. А там двойные тяжелые ворота, охранники на вышках и ток через колючку пропущен. Там уже никаких шансов. Оттуда легко не смоешься. Он разглядывал вошедшего в дежурку лейтенанта, лейтенант как раз подавал в окошечко какие-то бумаги.

— Так зачем его к нам-то привезли? — позабыв выключить микрофон, спросил удивленно дежурный. — Что мы с ним, таким хорошим, делать будем?

— Транспорт за ним пришлют только завтра, — сказал лейтенант. — Больше его пока некуда. Пусть у вас побудет. Веселый парень. Народу угрохал, как в американском кино, кучу. Вы тут с ним повнимательнее.

— Он с поезда, что ли?

— С поезда, с поезда! — дожевывая свою колбасу, сказал из другого конца коридора Пращук. — Меткий стрелок!

— Их двое осталось, — объяснил лейтенант, — один ушел. Сейчас его ищут. А этого, — он глянул на Кошу, — завтра в Москву повезем разбираться. Дело серьезное.

— Наркотики?

— Вроде. Что-то они там в поезде не поделили. Целый вагон перекалечили.

Женщина, сидящая рядом на скамейке с Кошей, повернула голову и опять заглянула ему в глаза. На этот раз взгляд ее не был холодным. В синих глазах появилось любопытство. Она чуть подвинулась и, осторожно взяв Кошину руку, пожала ее в своей твердой теплой ладони.

— Ну что, будем дружить? — очень тихо спросил Коша.

— Будем! — так же тихо отозвалась она.

— Тогда смотри сюда.

С трудом подняв закованные руки, Коша отогнул у себя на груди куртку так, чтобы женщина могла увидеть приколотый на подкладку блестящий значок.

— Поняла?

Женщина кивнула.

— Позвонить можешь, если попрошу?

— На меня ничего нет… — быстро зашептала она. — Меня сейчас отпустят. Кому нужно позвонить?

— Я не помню номера. Найдешь по телефонному справочнику. Фирма называется «Спектр». Позвони в центральный офис и скажи, что Кошу взяли. Скажи, что завтра, наверное, в Москву повезут.

— Ладно! — Женская рука еще раз сдавила руку бандита, отдернулась и опустилась на ручку зонтика. — Не беспокойся, я все сделаю!

Ее отпустили через полчаса. Сидя в комнате штатного дознавателя и глядя ему прямо в глаза, Коша сквозь стену пытался уловить, что происходит в коридоре. Он желал понять, за что эту синеглазую женщину продержали здесь, наверное, часов десять, не меньше. Но дежурный все-таки отключил свой микрофон, и уловить ничего не удалось.

Прежде чем отвести бандита в комнату штатного дознавателя и снять первые показания, его наконец обыскали.

— Ну, иди сюда, веселый, посмотрим, что у тебя в карманах, — сказал все тот же милиционер по фамилии Пращук. Он уже просох и насытился. Толстым, жирным пальцем он поманил Кошу. — Иди-иди сюда, дорогуша, я тебя немножко полапаю!

Почему-то с него не сняли куртку, большие горячие ладони только прошли по бокам. Вытащили из ботинок шнурки, присовокупив их к предметам, вынутым из карманов.