Александр Бородыня - Эмблема печали

— Пихну! — шепотом пообещал Коша.

— Свидетели потом! — сказал дежурный. — Виновники есть?

— Грузят… Человек сорок, не меньше, два автобуса загрузили. Но пока еще не привезли. Если только вот эта. — Рука милиционера подтолкнула несчастную Маргариту, и та оказалась перед окошечком дежурного. — С нее началось! Семь свидетелей подтверждают.

— Бабы небось одни подтверждают?

— Ясно, бабы. Кто ж еще?

— Имя! — сказал дежурный, и перед глазами его опять помутнело. — Слушай-ка, Пращук, мне на минуточку выйти надо, башка что-то болит. Ты ее пока оформляй потихонечку, я сейчас. — Он вышел из-за своей перегородки и направился, пошатываясь, по коридору. — Сейчас вернусь, умыться надо!

Просунув толстые пальцы под узел галстука, Пращук расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и, чуть покачиваясь, встал перед Маргаритой, ощупывая девушку сперва только глазами.

— Колющие, режущие предметы есть? — спросил он ласковым голосом. — Огнестрельное оружие? Яды?

Маргарита отрицательно покачала головой и зачем-то прикрыла ноющую ранку у себя на щеке.

Склонившись к уху Алексея, Лида шепнула:

— Нужно что-то сделать, иначе ее искалечат!

Алексей почти незаметно для глаза пожал плечами.

— По-моему, ей самой нравится, — сказал он. — Социальная игра по Берну. Красная Шапочка и серый волк.

— Я не виновата! — сказала Маргарита, с трудом сдерживая лезущее из горла рыдание. — Они сами пригласили меня. Песню заказали… «Миллион алых роз» от Владимира. — Все-таки она всхлипнула. — Меня избили! А вы!..

— Стало быть, жертва! — сказал Пращук и, покосившись на скамеечку для задержанных, оценил ситуацию.

По его мнению, ситуация была не то чтобы совсем благоприятная, но на скамеечке точно не было никого, чьим показаниям можно было бы доверять. Один длинноволосый, еще одна стриженая девица, почему-то она совсем не приглянулась Пращуку, показалась неинтересна, и двое пьяных завсегдатаев с побитыми мордами. Еще одного пьяного вводил и никак не мог ввести другой милиционер. Это его устроило.

— Побои снимать будем?

— Зачем?

— Если на вас нет побоев, то вы, может так случиться, и не потерпевшая, — объяснил Пращук.

— А кто я тогда?

— Как повернуть… Но выходит, что организатор драки. А ведь жертв очень много! — Он посмотрел на Маргариту взглядом опытного педагога, делающего внушение несчастному ученику. — Вы в курсе, что по вашему поводу сказано в Уголовном кодексе?

— Ну, если так, давайте снимать побои? — спросила упавшим голосом Маргарита.

— Ну, милая! — Пращук хлопнул себя пухлой ладонью по ляжке, утянутой в мышиную ткань. — Побои!.. Обрадовалась, где же я тебе доктора возьму? — Он, не глядя, указал пальцем на часы. — Четыре ночи!

— И что же, ничего сделать нельзя?

— Ну почему?.. В общем, кое-что мы сделать можем. Немножечко отступить от правил… — Он впился глазами в сильно дышащую грудь Маргариты. — В общем, так, я сам все и сделаю. Раздевайся!

— Как, опять? — Маргарита прижала ладони к груди. — Я не буду!

— Не будешь? Тогда посадят, скорее всего. Надолго сядешь, жертв очень много, — пообещал Пращук.

Остальные милиционеры участия в спектакле не принимали. Один из них стоял, подпирая стеночку и осклабившись, только наблюдал, другой деловито возился с пьяным, никак не мог втащить в помещение дежурки. Пьяный все время молча падал.

Алексей поднялся со скамьи и, разминая ноги, шагнул к перегородке дежурного. Посмотрел через стекло.

— Хорошо!.. — прошептала Маргарита. — Если иначе нельзя… — Уже расстегивая платье, она озиралась. — А здесь нет другого помещения, где у вас снимают побои? Может быть, если нет врача, есть для него помещение?..

За перегородкой рядом со столом размещался большой металлический сейф. На сейфе сверху лежали грудой несколько коричневых пакетиков, в какие обычно упаковывают изъятую у арестованных мелочь. Один пакетик был надорван чуть-чуть, и торчала наружу, отражая лампу, маленькая серебряная лилия. Заметив брошку, Алексей даже языком прищелкнул.

— Есть такое помещение! — сказал Пращук. — Сразу могла сказать, что мужчин стыдишься. Пошли в другое помещение! — И, размахивая огромной связкой ключей, он увел Маргариту куда-то по коридору. Платье ее было уже наполовину расстегнуто, а в глазах стояли слезы.

— Ну, что там? — спросил сонный голос за спиной Коши. — Раздел?

— Увел!

— Вот гад, — сказали за спиной, и было слышно, как грузное тело заворочалось на полу, поудобнее устраиваясь. — Только о себе печется. Плевать ему на людей!

Пьяный опять упал и на этот раз застонал в голос. Не отрываясь, припав к своей щелочке, Коша смотрел на мальчишку. В туалете в конце коридора сильно лилась вода, и оттуда доносилось сквозь этот шум пофыркивание дежурного. Дежурный подставлял голову под холодный кран, и это действовало намного лучше растворимого кофе.

Задремавший в своем кабинете, прямо за столом над телефоном в ожидании звонка из Москвы, дежурный следователь Валентин Афиногенович Михайлов был разбужен шумом за дверью. В дежурке происходила какая-то возня. Он услышал, как крикнула женщина. Поднялся и вышел из кабинета, зевая и прикрывая ладонью рот.

Дежурный с мокрыми волосами, зачесанными на пробор, уже сидел за перегородкой и что-то записывал, не обращая внимания на поднявшийся гвалт. В дверь женской общей камеры одновременно били не меньше шести кулаков, и, аккомпанируя ударам, мерзкие бабьи голоса переходили с плаксивого рева на отборный мат.

— Пращук! — выделился из других голосов один, наиболее звонкий. — Пращук!..

— Что происходит? — спросил Валентин Афиногенович, обращаясь к дежурному.

— Ждем! — сказал тот, не отрываясь от своего протокола. — Должны арестованных из «Колумба» доставить. Там была большая драка. Но что-то пока еще не доставили.

— Ты на холуя похож! — сказал следователь. — Причешись, что ли! Фуражку надень!

К женским воплям и ударам кулаков о железо присоединились теперь еще и мужские голоса из соседней камеры. Мужские голоса были глуше, и тема в мужской камере была иная. В мужской камере заключенные хотели спать и бурно возражали против шума. Через какое-то небольшое время между камерами завязался даже такой диалог:

— Вы заткнетесь там, проститутки?! — сипел простуженно, но очень громко еще не совсем трезвый голос.

— Сам ты проститутка! — взвизгнули за дверью женской камеры, и Валентин Афиногенович отвернулся, чтобы не видеть темного лица, прижавшегося изнутри к решетке окошечка.

— Мужиков-проституток не бывает, — возразил хриплый голос.

— Как еще бывает, как еще бывает!.. — Похоже было, что баба за дверью приплясывает. Лицо дергалось за решеткой как в лихорадке. Алексей, было вернувшийся на свою скамью, тоже отвернулся. — Голубая проститутка! Голубая проститутка!