Николай Блинов - Анастасiя

Она вскинула на меня глаза в изумлении.

— Ну, родинка на шее…

— А ниже?

— Вы что, издеваетесь? — Она снова начала злиться.

— У него на боку, — сказал я, — слева, где сердце, я, когда делал ему искусственное дыхание, заметил такой странный продолговатый след. Вы видели его?

— Видела.

— Ну и что это такое?

Она помолчала, раздумывая.

— Мы и сами не знаем… Странное образование. Шрам — не шрам. Ожог — не ожог. То ли это врожденное, такое родимое пятно, то ли гематома своеобразная, — сказала она. — Мы даже консилиум собирали, когда милиционер приходил.

— Какой милиционер? — обеспокоился Матвей.

— Вихрь Иван Петрович, — сказала докторша.

— А он приходил? — спросил Матвей.

Она молча кивнула.

— Ну и что спрашивал?

Она испуганно оглянулась, потом сказала, понизив голос:

— Просил не разглашать в интересах следствия…

— Ах вот даже как! — удивился Матвей. — А с Васильевым он говорил?

— Не положено, — сказала она.

Наша собеседница вдруг заторопилась.

— Вы вот что, граждане, — объявила она официальным голосом. — Вы приходите через пару дней. И мамане его скажите. А-то она все телефоны оборвала. Ему сейчас покой необходим…

Я открыл рот, чтобы спросить её, какие передачи можно приносить больному, но она пригласила рукой:

— Идите себе с Богом. Через пару дней все станет ясно.

И мы, не успев сказать ей «до свидания», оказались за коридорной дверью, на которой было написано: «Отделение интенсивной терапии».

— Подумай только, ничего не помнит! Придется нам самим разбираться, что с д′Артаньяном нашим случилось, — сказал Матвей.

— Да. Надо будет у Ивана Грозного поспрашивать, — согласился я. — Или полазить по файлам.

— Попробуй, — согласился Матвей. — Нам больше нечем ему помочь…

Мы направились к лифту. Матвей был озабочен.

— Боюсь, меня ждут нелегкие моменты, — сказал он.

— Из-за мента, что ли? — спросил я.

— Понимаешь, если начнется разбирательство, в нашем ресторане обязательно найдут недоработочки. Все вроде бы в порядке, но что-нибудь непременно обнаружат… Электрики, пожарники, чиновники. И возьмут не одну взятку. Без этого никогда не обходится ни одна проверка. А с деньгами сейчас кранты полные.

— А машина?

— А что машина? Тут все в порядке. В уставе нашего ЗАО — Закрытого акционерного общества — наличие и использование компьютеров предусмотрено. Больше, слава Богу, ничего пока там не придумали, никаких лицензий и сертификатов… — Матвей показал пальцем вверх, в потолок больничного коридора.

— А электромагнитная совместимость? — спросил я. — У тебя ведь достаточно мощные электромагнитные поля…

— Типун тебе на язык, — замахал руками Матвей. Мы направились к лестнице.

— Вот где я вас застал! — вдруг прозвучал за нашими спинами голос, показавшийся мне знакомым. — Вы-то мне и нужны.

Я оглянулся. Это был точно он, следователь по особо важным поручениям, или как его там. Одним словом, майор Иван Петрович Вихрь, собственной персоной.

— Что вы давеча говорили насчет электромагнитной совместимости? — спросил он вкрадчивым голосом.

— Это такая проверка на шумы… — начал я объяснять.

— Я знаю, что это такое, — сказал майор. — У меня два высших образования. Я Московский электротехнический институт кончил, прежде чем пойти в юридический…

— Завидую, — сказал я.

— Лучше не завидуйте, а объясните мне, что делал господин Васильев в момент, когда у него произошел криз.

— Мы не знаем, знаем только, что он… Он работал на компьютере, — объяснил Матвей.

— Допустим. А почему случилось короткое замыкание? — майор вцепился, как клещ.

— Еще не знаем точно. Скорее всего неисправность электропроводки.

— Так, хорошо, — сказал Иван Петрович, хоть и видно было невооруженным глазом, что ему вовсе не так хорошо. — Выясним. Завтра Васильева переведут в общую палату, и мы все узнаем. Потом, если надо, еще раз встретимся. Завтра. Ждать осталось недолго…

Матвей молча пожал плечами.

— Просто так от работы компьютера короткое замыкание не возникнет. Какая-то еще нагрузка должна включиться. И немалая, — стал рассуждать Иван Петрович. — Что еще было включено?

— Да мы в это время кофе пили в зале, — сказал я. — Откуда нам знать? Это Васильев в другой комнате работал.

— Да, верно, — согласился майор. — Пострадавший должен быть осведомлен лучше других.

«Это вряд ли», — хотел сказать я, но ничего не сказал. И мы все трое вошли в открытую дверь обшарпанного больничного лифта. В фойе мы распрощались с нашим милиционером.

— Плохо дело, — сказал Матвей. — Чует мое сердце, он теперь не отцепится, пока не выяснит, что случилось с д′Артаньяном…

— Мы должны выяснить это раньше, — сказал я. — Устранить причину и вылечить Леху.

— Ну, значит, продолжим наши игры? — спросил Матвей чересчур бодро, но во всем его облике проглядывало беспокойство.

— Как же он может не помнить про нашу машину? Никак не пойму! — повторял он. — Как этого не помнить?

— Вперед! — сказал я. — Назад в богоспасаемую Московию времен великого царя Ивана Грозного… Стрела времени поворачивается на сто восемьдесят градусов. Разберемся!

В следующее путешествие во времени на поиски следов д′Артаньяна я, Анатолий Завалишин, решил отправиться в ином облике. Теперь я стал доктором из Ломбардии Алоизом Фрязиным.

Как и в первый раз, я вскарабкался на узкую плавающую деку постели и, нажав на клавишу инфракрасного беспроводного пульта в своей руке, вдвинул себя в гентри системы.

Преображение произошло мгновенно. Словно перещелкнулись рамки меню на мониторе. Была рамка под названием: «XXI век, Москва», а стала «XVI век, Москва», всего два значка поменялись.

Это превращение вызывало странное ощущение. В психологии есть такой термин: раздвоение личности, когда некто ощущает себя одновременно в двух разных ипостасях. А здесь было даже не раздвоение, а расстроение. Я ощущал себя медицинским физиком Анатолием Завалишиным, живущим в XXI веке, одновременно я был итальянским лекарем Алоизом из Ломбардии и жил в XVI веке. Но был еще и третий я, а может быть и четвертый. Это были те, кто сделал этого Алоиза, вложил в него свои эмоции. Иногда мне казалось, что это Матвей, иногда, что Леха.

Чем больше я погружался, тем больше во мне появлялось от Алоиза Фрязина и тем меньше от трех мушкетеров XX века.

В России всех иностранцев зовут немцами, потому что они немые, по-русски не говорят. Только китайцы зовутся китайцами, а итальянцы почему-то у них все фрязины. А слобода, где живут иностранцы, называется Кукуй.