Николай Блинов - Анастасiя

Так что крепостная крестьянка — это только для пролетарской биографии вождя.

21 декабря 1879 года у Екатерины Георгиевны и Виссариона Ивановича Джугашвили в городе Гори родился мальчик Иосиф.

Пятнадцать лет понадобилось нашим ученым, чтобы установить следующий легендарный факт. Не буду касаться подробностей, но все десять колен этой якобы крестьянки Екатерины Георгиевны Геладзе были установлены от Сулико, постельной девушки царицы Марии Темрюковны, до Иосифа Джугашвили.

— Это же сенсация! — закричал Леха. — Это же потрясный факт! Почему никто не знает-то?

— В сороковом году трех грузинских историков расстреляли за антисоветскую деятельность. Тех, которые провели исследования родословной. Вот потому и не знают.

— Да почему же? Зачем расстреливать-то?

— Эх, вы! Затем, что ген тиранства. Не понимают товарищи исторического момента. Другое воспитание, другие времена… Это всё было пред началом Великой Отечественной. Не до царей… Пора пришла патриотизм насаждать, беззаветную любовь к социалистической родине.

— А дальше?

— Иное дело, когда война кончилась. Победа! Ликование народное. Ордена появились: Суворова, Кутузова, Нахимова, Александра Невского. Самое время родство с царями устанавливать и становиться генералиссимусом и императором.

И установили бы… Но тут вышел знаменитый фильм Сергея Эйзенштейна про Ивана Грозного. Важнейшим из искусств для нас является кино, — сказал вождь. Первая-то серия — ничего. Про великого человека, гениального царя, объединившего Россию. Но вот вторая? Мама родная!

Да он же чистый шизофреник! Этот Грозный — царь совсем больной.

Но и Сталин в ту пору уже неважно себя чувствовал. И он не захотел короновать себя, несмотря на гены тиранства, которые в нем жили.

Вторую серию не выпустили на экраны. Сергея Эйзенштейна перестали пускать за границу, но не посадили и не арестовали.

Вскорости Эйзенштейн умер при невыясненных обстоятельствах в возрасте пятидесяти лет.

А после умер и сам Сталин в возрасте семидесяти четырех, успев уничтожить несколько миллионов ни в чем не виноватых граждан. И только через пять лет после его смерти, в 1958 году вторая серия фильма вышла на открытый экран.

Вот вам и кончилась легенда.

Гиви замолчал. Горы тоже молчали. Тихо было кругом и торжественно. Но жизнь впереди уже почему-то не казалась мне такой же прекрасной.

Карантин в институте Склифосовского мы преодолели тем же способом, что и в первый раз, то есть, показав охраннику мой профессиональный пропуск.

— Со мной, — кивнул я на Матвея и уверенно прошел дальше. Матвей — за мной.

Мы прошли в тихий коридор кардиологического отделения Института имени Склифосовского. Там д′Артаньян бодрым шагом гулял по больничному коридору, ни на кого из встречных не обращая внимания. На нем красовались домашние зеленые шаровары и синяя с белым куртка. На спине сверкала надпись: «Adidas». Было понятно, что мама Любовь Сергеевна появляется здесь каждый день. На мушкетера он походил мало.

— Пятьсот метров — это пять раз туда и обратно, — объяснил он нам. — В день пять раз по пятьсот метров.

— Неплохо, — сказал Матвей. — Оздоровление налицо. Так может ты и про Ивана Грозного вспомнил?

— Кое что, — скзал Леха скромно.

— Ну рассказывай давай! — закричали мы оба.

— Обещают через три дня выписать, — начал Леха. — Вот носимый кардиограф поставят на сутки. Если будет все окей, говорят, тут же и выпишут. Мне уже надоело.

— Надо думать, — сказал Матвей. — Но ты рассказывай лучше, как сюда попал. Направленная амнезия прошла?

— Да вы же меня и отправили на «скорой», — сказал Леха.

— Ну, точно, оклемался мужик, — понял я.

— Скажи, мил человек, что же ты там делал, у царя Ивана, — спросил Матвей, — если у тебя такой шок случился?

— Я хотел спасти Анастасию, — ответил д′ Артаньян, честно смотря нам в глаза.

— Ну и как же это ты делал? — спросил я. Но не сказал, что тоже пытался её спасти.

— Да, я все восстановил, — сказал д′Артаньян. — Направленная амнезия прошла. Помнишь, Матвей, когда мы выстраивали стратегию игры, ты говорил, что логика подсказывает: мы неизбежно должны достигнуть уровня, где остается только проигрыш. Виртуальное время должно закончиться.

— Да, — сказал Матвей. — И мы решили до этого уровня не идти. Ты что, забыл? Не бывает игр, где есть только проигрыш.

— Жизнь — это игра с гарантированным отрицательным окончанием, — сказал я.

— Но это жизнь, — махнул рукой Матвей. — Игры для того и придумывают, чтобы всегда была возможность выиграть.

— Короче, — сказал д′Артаньян. — Я решил сочинить пятый уровень. Я сделался снова д′Артаньяном и Алоизом Фрязиным одновременно. И не поехал в Ломбардию после выздоровления Иоанна. Я решил остаться.

— Ну, ты, козел! — закричал Матвей. — Мы же договорились…

— Козла прощаю, — сказал Леха. Он замолчал и задумался. — Но я признаюсь вам, ребята, я не мог оставить Анастасию…

— Ну, все ясно, — сказал я. — Он пошел на гарантированный проигрыш… Я ведь тоже там был, на твоем пятом уровне.

— Ты поставил под угрозу не только свою жизнь. Это, в конце концов, твое дело. Результат четырех лет нашей работы мог пойти псу под хвост. Товарищ, называется! — Матвей рассвирепел не на шутку. — За базар придется отвечать всем…

Я понял, что надо гасить волну:

— Что случилось, то случилось, — сказал я. — Не будем забывать, ребята, что мы в кардиологическом отделении Института имени Склифосовского, и один из нас — пациент. Давайте успокоимся и выясним все по порядку, — начал я увещевать обоих.

Матвей, как настоящий Портос, был отходчив.

— Ну, ладно, — сказал он. — Ты, Леха, всегда выбирал несимметричные варианты. Рассказывай дальше.

— Я пошел туда Алоизом Фрязиным, — начал Леха. — Когда Анастасия заболела, сразу вокруг начали шептаться, что дело не чисто. Честно говоря, мне это тоже приходило в голову. Я решил вмешаться, хоть и понимал, что Бомелий будет против изо всех сил. Пришлось сказать Ивану. Тот был в прострации и вообще плохо соображал. Только смотрел круглыми, как у собаки, глазами. Что-то совершалось в его душе. Однако после кивка Ивановой головы все от меня отстали.

Я был рядом с ней, и днем, и ночью. Спал перед дверью почивальни на плетеном коврике. Сам подносил ей питье и лекарства, никого не подпускал. У меня крепло подозрение, что кто-то дал царице яду. Но невозможно было определить, кто и какого. Болезнь началась еще осенью прошлого года, во время очередного богомолья в Можайске. Меня в этом путешествии с царской семьей не было, я мог судить только по симптомам болезни. С ужасными муками Анастасию в ноябре 1559 года привезли в Москву совсем больную. К весне следующего года она была уже слаба. У неё постоянно кружилась голова, иногда терялось сознание. Все, что съедала, тотчас выходило наружу, как сверху, так и снизу. Зуд, сухость во рту. Сердце билось неровно. Типичные признаки отравления.