Динни Пэн - Сокровища Джарда. Западня XX века. Ловушка для Марианны. Казнить палача. Тайна рабыни Изауры

Юлия не могла успокоиться, вновь и вновь переворачивала фотографию и заново удивлялась надписи. Там кроме даты и имен содержалась договоренность о встрече через многие годы, точнее через семь лет. Запись была сделана семь лет назад. На Юлином экземпляре писал этот мальчик, на его — Юля.

Годы назад, в детском лагере отдыха, они поклялись друг другу, что встретятся спустя семь лет, весной, а именно — тридцатого марта.

Его звали… Имя празднично выделило его изо всех. Оно потрясло пятнадцатилетнюю Юлию своей избирательностью. Его можно было окликнуть на многолюдной площади, и на этот зов, есть уверенность, оглянулся бы он один.

Его звали Дионис. Необязательно прибавлять фамилию — Басов, но тогда, семь лет назад, Юлия живо скрестила и перетолкла опознавательные знаки избранника и нарекла его — Дис-Бас.

“Дерзай”, лагерь отдыха, приник к берегу синего южного моря. Густыми непроглядными вечерами, в которых круто замешивались запахи и звуки, самый старший, первый, отряд пробирался горными тропами к своему костровому месту — в середине расчищенной площадки избушкой возвышалась куча хвороста, вокруг которой кольцевались длинные низкие лавки. Языки буйного костра жалили ночь. Она, отпрянув, встала за спинами у сидевших, которые переживали самые романтические и болезненные месяцы, дни своей жизни: детская наивность и прямота уже растаяли, но изнуряющий зной повседневности, тупорылой, жестокой, еще не высушил души…

Блики, тени и всполохи играли в путаницу — свет-тьма-полутон — загадочность… Костер казался Юле клокочущим сердцем южной ночи. Там, за диаметром круга, за огненным алым сердцем, приветно мелькали Юле дорогие черты: карие, восточного упрямства, глаза, двинутый вперед подбородок — дерзость взгляда, смешанного с огнем, и вместе с тем туманность влекущего взгляда, затянутого пеленой дыма, мечты, ночи… Дионис…

Уже неделю отдыхали они в “Дерзае”, но не было сказано друг другу и нескольких слов. Они ничего не знали друг о друге и ничего не нужно было знать, только бы видеть, только бы смотреть, ловить прямой или ускользающий, ошеломленный, застенчивый, любимый взгляд. Непостижимая, никем не разгаданная тайна завладела тогда Юлией: незнакомый человек вдруг — стремительно, за миг — стал главным во всем и везде. Любимые ею горы и море теперь обретали свое величие и веселье, только если невдалеке был он, если можно было не рукой — взглядом дотянуться.

В плоскости взглядов, перекрестных, поначалу пугливых, затем долгих, прирученных, проходила теперь самая главная, сокрытая от других колдовская их жизнь — Диониса и Юлии.

Сквозь костер Юлии мерцало Дионисово лицо. Оно вобрало в себя все тона, запахи и шорохи южной ночи. В нем одном сосредоточилось для нее все в этом мире. Ничего не обдумывая, Юля поняла, что в эту ночь не вернется в палатку, останется здесь, с костром или с его пепелищем, если погаснет. Ничего не слыша, уловила, однако, что Дионис сегодня — костровой…

Когда отряд начал строиться, как обычно при передвижении по горам, в цепочку, Юлия ускользнула в заросли. Хруст и шорохи уходящих стихали, а она все сидела в засаде, которая с каждой секундой прочнее превращалась в ловушку для нее, потому что выйти оттуда к Дионису… Выйти молча… или выйти со словами: я тоже осталась — не было сил. Остатки мужества и решимости убывали, Юлия сникала, и вдруг, необъяснимо, куст привиделся ей капканом, из которого надо выпрыгнуть во что бы то ни стало. Цепкие колючие щупальца веток потянулись к ней с ненасытной жадностью, и Юлия вытолкнула себя на волю наперекор им!

За миг до этого казалось, что будет сложно, тягостно, что потребуется масса сбивчивых оправданий, что Дионис смутится, что… Но в свои пятнадцать Дионис, ее Дис, был мужчиной. Он поднял глаза и окутал ее непроницаемым для волнений коконом взгляда. Стало легко, будто дым костра приподнял и понес ее…

С этим человеком она должна встретиться… Юлия чуть не застонала, поправляя себя: должна была бы встретиться сегодня, вернее, уже вчера, потому что перевалило за полночь, потому что еще несколько минут назад было тридцатое марта, а теперь уже тридцать первое. Встреча не состоялась, и никогда больше не наступит вчерашнее, тридцатое марта, и никогда ни одни часы в мире не пробьют пяти вечера, тех пяти, когда они с Дис-Басом должны были… пойти навстречу друг другу… или он — встать при виде ее… или она — улыбнуться ему… Никогда — трагичность определения смяла и полностью подчинила себе Юлию, но почему? Ведь она почти забыла Дис-Баса. Конечно, не сразу. В первый год жила надеждой: позвонит, напишет, объявится. Но они поклялись друг другу не видеться семь лет и Дис остался верен жесткой клятве, более того, не полагаясь на женскую натуру, не дал ей своего адреса.

Не окликал ни письмом, ни открыткой. Однажды Юлия два часа брела за юношей, который со спины был похож на Диса, слегка похож — и этого оказалось предостаточно для того, чтобы идти, семенить, улавливая оттенки полузнакомых поворотов головы. Линия щеки тоже просилась в воспоминание. Дис…

Его лицо вставало по утрам в ореоле солнечного марева. Его лицо всегда готово было отразиться в любой, осенней ли, весенней, луже, да что там в луже — пролитого на столе чая, капли молока было достаточно, чтобы он сразу ожил, и усмехнулся смолистыми глазами, и звал… Куда?..

Все воспринималось через память о нем, о той ночи, ни одно впечатление не уберегалось от него: прогулка и — он, жесткость вагонной полки — и он, мелькание, завывание диско — и он. Малопохожие парни, если шли или сидели вдалеке, принимали его обличье — а впрочем, у нее рано испортилось зрение…

Это наваждение длилось три года. А потом его смахнула какая-то добрая сила. За эти годы у Юлии появилась тягостная привычка вынимать из тайника фотографию со старинным авто и подолгу терзать себя ею. Так вот однажды, спустя три года, она достала магическую фотографию и… Увидела надменное мальчишеское лицо, постороннее, отчужденное… Что значило после трех лет рабства ощутить в душе эту свободу, эту вольность — поймет лишь тот, кто сам холопствовал, а потом — высвободился!..

С тех пор фотография удостаивалась чести увидеть свет только разве во время Юлиных игр с самой собой в сентиментальность, в утонченность чувств. Дис-Бас, костровое место, заросли около него были дале-оким прошлым милой, юной, изящной женщины — как оценивала во время таких туров воспоминаний Юлия себя от имени наблюдательного третьего лица. Это самое наблюдательное третье лицо, плод ее фантазии, знало, что у очаровательной молодой особы есть прошлое, и прошлое это начинается там, где кружились над ними то ли искры потухающего костра, то ли яркие южные светлячки…