Динни Пэн - Сокровища Джарда. Западня XX века. Ловушка для Марианны. Казнить палача. Тайна рабыни Изауры

Празднуя выздоровление Эстер, Марианна, Эдмон, Антуан и Азалия собрались у ее постели и распили две бутылки великолепного “Бордо” начала девятнадцатого века. Причем, в бокал Марианны, как вы уже догадались, было подмешано снотворное Азалии.

Предложив Марианне прогулку на спортивном самолете, Антуан доставил ее и Эдмона на маленький аэродром, где серебристый “Чижик” уже поджидал путешественников.

— Жду вас часа через три! — крикнул сквозь шум винтов Антуан, зная, что лжет: по замыслу друзей, Марианна и Эдмон отправлялись в далекое путешествие…

Через пять часов Эдмон бережно перенес бесценную свою ношу — спящую Марианну — на яхту, которая ожидала их, по заказу Антуана, на морском побережье…

А через десять часов Эдмон уже умело вывел белоснежную яхту в открытый океан и взял курс на остров Благодарения.

Вечером следующего дня Антуан встретил в аэропорту прилетевшего из Мехико Луиса Альберто и со скорбной физиономией сообщил ему, что Марианна поскользнулась на лестнице, упала и разбила голову. В ответ на бурную реакцию Луиса Альберто он заверил мужа, что самое плохое — позади, Марианна уже пришла в себя и ждет его.

В тот миг, когда Луис Альберто бросился к постели Эстер с возгласами:

— Марианна? Как же это? Ну что ты? — а Эстер с ласковой улыбкой заверила его:

— Ничего, милый, все пройдет. Ты приехал! — настоящая Марианна, ничего не подозревая, мирно спала под тентом на палубе быстрой, легкой яхты…

…А через неделю, открыв глаза, Марианна — во сне? или наяву? — узрела остров из своего видения — дивный скалистый остров, по уступам которого катились искристые радужные потоки водопада, обрамленного свежей изумрудной зеленью пальм и плюща, дикой розы и папоротника.

Дивный скалистый остров с маленьким бежевым дворцом, по фасаду которого золотой змейкой вилась надпись: “Шоколадка”…

— Ой, что это? — воскликнула Марианна, чувствуя на своем лице соленые брызги чудесного волшебного сна. — Я проспала, наверное, часа три…

Эдмон улыбнулся. Как спящая красавица, Марианна почивала куда больше, чем три часа…

— Что это? — еще раз спросила любимая, весело указывая на остров своей мечты, который так легко и сказочно вырос перед ней.

И тогда Эдмон, устремив на принцессу любящий взгляд, в котором блаженство смешивалось с болью, тихо сказал:

— Это остров Благодарения. Я назвал эту виллу твоим детским прозвищем — Шоколадка…

— Шоколадка?! Остров Благодарения?

— Да, Благодарения Небесам за то счастье, которое наконец-то послано нам…

Ей нужно было проникнуть — ввести себя — в салон Еремеевой-Алазанской. Для чего — Хриза пока не говорила ей. Но Юлия знала, что даже эфемерную паутину спиритических сеансов они раскидывают сейчас в надежде завлечь паука или залучить муху, траектории выползок либо перелетов которых не минуют салона — вожделенного…

…Енного — ибо Еремеева-Алазанская известна как покровительница искусств. А где искусства — там и новаторские проявления. А то, чем занимались Хриза с дочерью, угодило в самую середину между традиционализмом и авангардом, если понимать искусство широко.

Хриза и Юлия увлеклись делами… С одной стороны, житейскими, с другой — не совсем обычными…

Занимаясь приготовлением завтрашнего спиритического сеанса, Хриза заканчивала плетение полуневидимой, паутинчатой сети, которая, рея под потолком, незаметная для гостей, послужит иллюзиям лучше любых современных устройств. Пока мать колдовала над легкой нитью, Юлия рылась в небольшом, с посылочный ящик, сундучке. Таких сундучков мало осталось, разве что в уютных домах, не одержимых модой.

О сундучке стоит рассказать подробнее и с нежностью, ведь от него самого лучилось тепло. Обшитый со всех сторон старинными открытками, словно простеганный, он был бестолково наполнен всякой всячиной, мелочи сплетались в нем, породнясь; разноцветным миражем клубились нитки, шнуры и лоскуты, так что стопка открыток под этим облаком казалась незыблемой твердью.

Любуясь пасьянсом открыток, разложенных на тахте, Юлия вопросительно посмотрела на мать.

— Что-нибудь эдакое, рождественское — огни, девочка в капоре, поземка, свеча в окне… И загадочная надпись, — подсказала Хриза из кресла.

Через Юлины руки потек ручей открыток. Вдруг она остановила его словом: “Вот”. Зимняя, но теплая сцена привлекла ее внимание: сквозь заснеженные елки лучились огни, маня и обещая… Обратная сторона открытки была пуста и готова принять на себя ползучую тяжесть любой надписи.

Хриза медлила с диктовкой, вспоминая женщину, которой предназначена эта безобидная западня во время гадания. Той было за пятьдесят. Соединяя в себе детскую и старческую беспомощность, Ася много суетилась. Вызвав перед глазами зрительный образ маленькой, пугливой Аси, Хриза заметила вслух.

— Натура, несомненно, романтическая. Видимо, полжизни — одни мечтания.

— Тогда что-нибудь о далеком зове: услышь меня, вспомни меня…

— Да… Вечный мотив ожидания. — Хриза невольно погладила шелковистую сеть, подбирая магическую фразу, затем стряхнула с себя легкое оцепенение и продиктовала — “Если ты не ищешь меня, то как найду тебя я?..”

Легкой рукой записывая материнскую фразу, Юлия похвалила:

— Изящно, — хотела отложить открытку, но задержала ее. Конечно, фраза была из тех сентиментальных, которые они щедро заготавливали для спиритических сеансов. Словам о каком-то поиске следовало тут же отлететь от Юлии, но они — не улетали, пригрелись в ее душе. “Если ты не ищешь меня…” — ласково повторял чей-то голос, и Юлия перебирала открытки, хотя давно могла бы уже заточить их обратно в сундучок. Ей странным казалось, что какое-то воспоминание медленно подползает к ней, не ведая, какую тропинку избрать, чтобы стать желанным. Вот-вот она вспомнит о чем-то давнем, несбыточном…

Разноцветными птицами кружились перед ней открытки. Солнце укалывалось о шпили башен, хижина пряталась в дебрях буйного сада, из окон старинного обманного авто напряженно выглядывали мальчик и девочка. Но куда теперь уедешь на таком авто? Юлия усмехнулась и сейчас же невидимая птица клюнула ее в сердце — отчего? Забрав взглядом отрочески надменные лица мальчика и девочки, Юлия не могла отрешиться от них, и уже сердилась, и досадовала на прилипчивое впечатление, как вдруг… Узнала самое себя и того мальчика из древнего, словно века прошли, лета.