Динни Пэн - Сокровища Джарда. Западня XX века. Ловушка для Марианны. Казнить палача. Тайна рабыни Изауры

Как только Андре подумал об этом, словно искра его мысли прожгла хозяйку — она вздрогнула, нестройно оборвав аккорд, и, вскинув голову, остро глянула на Андре. Сразу стушевавшись, он промямлил:

— Я вернулся, госпожа… И сразу — к вам…

Решительным жестом Изаура подозвала его к роялю. Приближаясь, Андре еще успел пробубнить про оставленную на дороге повозку.

— Ну? Что? — требовательно спросила Изаура: пережитое давало ей мужество услышать все что угодно. И такая сила духа отразилась в ее синем взгляде, что Андре, всегда равнодушный, туповатый Андре — неожиданно для самого себя — вдруг рухнул перед ней на колени и, заплакав, сказал:

— Я плохой вестник, госпожа. Велите бить меня плетьми.

— Там, на фазенде, — Тобиас? — осевшим голосом спросила Изаура. — Говори, не бойся. Разве я когда-нибудь кого-то наказывала, Андре? Что с тобой. Говори: он стал уродом? Он обгорел? Он недвижим? Говори, Андре, не бойся, говори.

— Нет, хозяйка, — плакал Андре. — Сеньора Тобиаса там нет и в помине. Они живут: донна Малвина, ее старенький отец — уже как малый ребенок — такой старенький, и слуги. Ти-ихая такая фазенда.

— Перестань, Андре, — укорила Изаура. — Ступай.

Уже от порога Андре обернулся и добавил, всхлипывая:

— Я привез гостинцы, как велели.

— Кисти, краски сеньору Леонсио?

— Да, несколько коробок.

— Отнеси ему первому, он очень ждет. Постой! — Изаура перевела дыхание перед тем как спросить: — Ты не мог ошибиться?

— О нет, госпожа! Я расспросил многих в округе: и на дороге, и в трактире, как вы велели, госпожа.

— Да, конечно, если бы хоть что-то странное было на фазенде, уж соседи бы не промолчали, — вслух решила Изаура. — Теперь иди.

Когда Андре удалился, Изаура облокотилась о рояль, прижавшись горячей щекой к холодной скользкой поверхности, и прошептала:

— С прошлым покончено. Надо или найти в себе силы жить настоящим, или… — она не закончила последней фразы вслух.

Войдя к Леонсио, Андре был потрясен: перед ним предстала настоящая мастерская художника. Везде висели и лежали наброски карандашом, акварельные этюды, зарисовки маслом — и все неплохо, на взгляд Андре. Хозяин, который полулежал на высоко взбитых подушках, метнул в Андре взгляд тяжело раненного зверя и спросил хрипло:

— Ну как… поездка?

— Все в норме, хозяин, — слуга по-прежнему называл Леонсио “хозяином”, считая, что маленькая лесть никогда никому не повредит. — Донна Малвина живет там со своим папашей, а он уже пло-о-ох, доложу я вам…

— Потише, — попросил Леонсио, жестом пригласив Андре сесть на кровать рядом. И потом в течение десяти минут Андре все повторял свою историю, а Леонсио с наслаждением слушал.

— Как там Энрике, братец? — под конец поинтересовался Леонсио.

— В отъезде, сказали в трактире.

— Ты не попался на глаза донне Малвине?

— Упаси боже! Да и кто обратит внимание на нигера — нас как псов бродячих! — с оттенком непонятного хвастовства заявил Андре и пошел за повозкой, чтобы обрадовать жителей фазенды гостинцами.

“Мой последний бал”.

В плавном вальсе кружились нарядные пары, и все женщины всех возрастов были нежны и очаровательны, а мужчины — благородны и предупредительны. Аромат чудесных духов витал над гостиной, мелькали улыбки, в глазах вспыхивали огоньки, похожие на те, что горели в китайских фонариках, которыми был расцвечен весь сад, превратив ночь в яркий искристый день. Званый вечер по поводу приезда Малвины удавался — это чувствовали и гости, и хозяева. Глядя на сияющую Изауру, Алваро не мог нарадоваться: наконец-то истаял туман отчуждения, о котором молчали, боялись заговорить, но прохладное веяние которого не покидало супругов в последние недели… Изаура и сама была счастлива легкостью, слетевшей на ее душу, — прошлое, изнурительное, коварное, живучее, вдруг взяло да отпустило ее — радуйся, блаженствуй!.. Ликование приумножалось в Изауре от сознания того, сколь не похож этот бал на достопамятный “бал разоблачения”, где ее подвергли мучительным унижениям — но стоит ли вспоминать! На прошлое наложен крест. Надо веселиться.

Хмельной от счастья, Алваро не верил глазам своим: сказка, мечта воплотилась в жизнь, его Изаура — хозяйка его дома. Волнения о том, как воспримут ее соседи, знакомые, отпустили его: аболиционистски настроенное общество, собравшееся у него в гостях, ничуть не волновало, что хозяйка приема — бывшая рабыня, эти люди умели ценить других по их достоинству. Оживленный Мигел умело направлял вечер, незаметно давая нужные распоряжения нанятым на ночь официантам и оркестрантам.

“Мой последний бал”,— думал Леонсио, сидевший в удобном, специально для него изготовленном кресте в простенке. Никто бы сейчас не догадался о его странной мысли, ведь Леонсио улыбался, поглаживая руку Малвины, стоявшей рядом с ним. Он все просил ее танцевать, но она покидала мужа для танца один-единственный раз — Малвина всегда была благородна, а вот он, Леонсио, научился благородству лишь в самом конце своей жизни — слезы навернулись на его глаза при этой мысли. О боже, время утекло безвозвратно, и ничего не переделать в прошлом… Леонсио чувствовал, что его сил хватит дожить до утра, не более…

Как поздно провидение послало ему понимание всего сущего. Через сколько испытаний надо было пройти, чтобы пробиться к этому пониманию. Господи, только в их доме наладилась такая духовно наполненная интересная жизнь: сам он начал рисовать, Изаура поет все более сложные партии из опер, приехала Малвина — его душа, его любовь, Малвина — тонкая ценительница поэзии и музыки, и вот… надо умирать.

“Тобиас!.. Если душа твоя слышит меня, знай, нам недолго осталось до встречи, — звал покойного Леонсио. — На рассвете я приду к тебе. И если нам суждено в бесконечности пребывать в разных мирах: тебе — в раю, а мне — в аду, то милостивый Господь допустит меня к тебе, Тобиас, хоть на минуту: покаяться перед тобой, испросить у тебя прощения. Велик мой грех, Тобиас, я знаю. И душа моя непокойна перед смертью. — Малвина нежно погладила его по щеке, будто почувствовав, сколь мучительные мысли одолевают супруга. — Но моя Малвина будет молиться за меня… Хотя и напоследок я приберег для нее сомнительный сюрприз”,— Леонсио вздохнул, решив, что обязательно к рассвету должен признаться Малвине еще в одном грехе…

Между тем гости уже в третий раз просили Изауру спеть, и по правилам приличия отказать было нельзя. Просили хотя бы один из тех последних чудесных романсов, слух о которых разнесся по всей округе. Глубоко наклонясь, Алваро припал к ее руке, покрыл ладонь быстрыми поцелуями, любовно глянул на свою богиню снизу вверх, и она ответила ему синим взглядом затаенной нежности. Под возгласы одобрения Алваро провел Изауру к инструменту.