Динни Пэн - Сокровища Джарда. Западня XX века. Ловушка для Марианны. Казнить палача. Тайна рабыни Изауры

— Я рад за вас, что все устроилось наилучшим образом. Наконец-таки многострадальная фазенда узнала счастье…

И это говорил ее Тобиас!.. Изаура не знала, что делать, куда девать себя. Видимо, посочувствовав ее неловкости, Тобиас позвал Малвину, которая явилась очень быстро, очевидно, переживая за них и ожидая зова. Войдя, Малвина быстрым взглядом окинула Изауру и Тобиаса. Произведя осмотр, Малвина решила, что прошлое сейчас, здесь, слава богу, ничего не разрушило. Конечно, встреча двух бывших возлюбленных волнительна — еще бы! Но Изаура счастлива с Алваро, а Тобиас, как он и утверждал, на самом деле теперь хочет от жизни лишь одного — покоя. Облегченно вздохнув, Малвина сказала:

— Тобиас не захотел прятаться, решил раскрыть свою тайну, я же сомневалась, но теперь вижу, что он был прав. — Она говорила о чем-то, слова и фразы ускользали от Изауры. Она молила бога о том, чтобы не упасть в обморок. И все-таки уловила смысл последнего, сказанного Малвиной: —… Те романсы, что ты разучила, Изаура, и что имели такой успех, сочинил сеньор Тобиас: и музыку, и стихи.

“Так вот почему так томилась моя душа, когда я их пела…” — поняла Изаура, испуганно взглянув на Тобиаса. На мгновение ей показалось, что его темные глаза выразили муку, но нет — только показалось, ведь он спокойно сказал:

— Прошу вас чувствовать себя здесь как дома и гостить по возможности долее.

Ее Тобиас — спокойно! равнодушно! бестрепетно! — пригласил Изауру “гостить” у него на фазенде! Яркий день для Изауры накрыла черная ночь.

Как прошел обед — не помнила, молила об одном: лишь бы он скорее кончился — нет сил. Но мужество, выработанное Изаурой за годы страданий, помогло ей и на сей раз. Отобедав, достойно встала и проследовала в отведенную ей комнату “отдохнуть с дороги”. В комнате же, конечно, не усидела — раненой птицей вылетела в сад, чтобы там, среди деревьев, цветов растворить свою нестерпимую боль…

Бежала по саду, глотая слезы, спрашивая небеса: за что? За что выпало ей на долю столько страданий? Чем она прогневила Господа?.. Чутье обиженного страдающего человека привело ее в самый укромный уголок, где, среди дебрей, стояла небольшая, незаметная издали скамейка. Рухнув на нее, Изаура наконец дала волю слезам… Плакала и молилась. Молилась и плакала. И воздух, ветви, листья словно впитывали ее боль, облегчая ее душу. Среди рыданий Изауре вдруг померещились посторонние всхлипы и стоны. Пребывая в своем безбрежном горе, она поначалу не обратила на них внимания, считая их как будто своими…

Но, немного придя в себя, начала явно различать чужие сдавленные стоны… Затихла… Прислушалась…

Да, нет сомнения: недалеко от нее кто-то приглушенно стонал… Изаура встала со скамеечки, сделала несколько осторожных шагов по направлению странных звуков и раздвинула руками пышные ветви. В этом прогале предстала перед ней нежданная картина…

На небольшой поляне, укрытой со всех сторон зарослями, ничком на земле лежал Тобиас, безраздельно предавшийся какому-то своему горю: он стонал, бил кулаком по земле — весь его вид, его поза, жесты выражали столь глубокое страдание, что Изаура, не помня себя, бросилась к нему, опустилась рядом на колени и начала гладить его забытые ею, самые любимые волосы, темные, с сильной проседью. Почувствовав на себе нежную руку, Тобиас вздрогнул и некоторое время оставался недвижен — а Изаура все ласкала его, как обиженного ребенка, уже зная женским чутьем: еще немного — и пелена холода, отчужденности спадет. На самом деле терпение Изауры преодолело его мужские капризы, и Тобиас откликнулся на ласку как-то сразу, вдруг, и бурно: покрыл поцелуями ее руки, ее платье, лицо, волосы…

… Они забыли себя. Посторонний мир сгинул. Остался лишь их мир, мир двоих…

Их нетерпеливым ласкам мешали одежды, и любящие не помнили, как сбросили их. Руки Тобиаса, его желанные руки, скользили по телу Изауры — и тело ее будто наливалось каким-то сладостным соком. В эти мгновения Изаура чувствовала, что все в ней: пряди волос, атласная кожа, отяжелевшие груди; ставшие удивительно легкими, крылатыми руки — все в ней создано для того, чтобы вот так, бесконечно, ласкать любимого…

Через несколько мгновений дымку чарующей нежности сменил огонь. Сад будто объяло тем давним пламенем, из которого нет выхода…

Въяве подтвердилась когда-то слышанная Изаурой легенда, что в древности влюбленные были единым существом, а затем распались на две половинки, которые с тех пор страдают друг без друга и ищут самое себя, единое, по всему белому свету.

Бред? Наваждение? Но Изаура и Тобиас действительно превратились в единое существо — воедино слились их губы, их тела, сплелись руки. Изаура приняла в себя его страдания, его любовь — и для обоих наконец наступило облегчение…

Когда наваждение прошло, Изауру пронзила острая мысль: грех! Но ведь сама судьба, с присущим ей коварством, все запутала настолько, что толкнула давних влюбленных в этот сладостный сон наяву — оправдывалась в душе Изаура, а разум твердил: грех, грех…

Лежа на траве рядом с Тобиасом, даже не глядя ему в глаза, Изаура поняла, что и он чувствует то же самое… Сожалеет?

— Этого не было, — как отсек, сказал Тобиас минут десять спустя, когда они уже сидели на той заветной, отысканной Изаурой скамейке. Нет, Тобиас не отрекся от нее, он лишь хотел облегчить Изауре, любимой, желанной, но потерянной, вхождение в реальную жизнь, где есть Алваро, с кем она повенчана небесами. — Не мучай себя, Изаура, этого не было.

Этого не было?! — Тяжкий вздох вырвался из груди Изауры. Казалось, она была готова согласиться с такой трактовкой, ничего не нарушающей ни в чьей жизни, но вдруг — неожиданно! — прежняя Изаура, Изаура, которая сумела из рабства пробиться к свободе, сильная, вольная Изаура восстала в ней и твердо сказала:

— Это было. С этим жить.

На что Тобиас с суровым хладнокровием возразил:

— Ты отдана другому небесами.

— Я не знала, что ты жив. Сердце верило, но все вокруг твердило: он мертв. А ты не объявился.

Услышав горький укор, Тобиас не сдержался, вспылил:

— Я был болен! Два месяца в беспамятстве. А потом более года не мог ходить.

— Прости, — выронила Изаура с щемящей нежностью.

А Тобиас, уже раскаявшись в своей жалобе, в своей бестактности, мягко попросил:

— Ты меня прости… Но поверь: я не хотел лишних страданий для тебя. Когда сюда прибыл Андре, не скрою, я подкупил его. Мало того, я убедил даже его — а ты знаешь, Изаура, он не очень-то силен в логике, — убедил в том, что я должен по-прежнему для всех оставаться мертвым, и Андре поверил мне и — удивительное дело! — болтливый, он, оказывается, ни разу не проговорился!