Джо Алекс - В бесшумном полете гналась я за ним

— Не знаю как, не знаю почему. Ничего не знаю. Я только что разго­варивал со всеми ними. Они ведут себя сдержанно, как и пристало нашим английским братьям и сестрам, но все они мне не нравятся. Все до единого. Я велел им разойтись по комнатам, и все они сейчас, как бы это выразиться, под своего рода наблюдением Стивенса, который прогуливается вон там по коридору... — Паркер показал пальцем на потолок. — Джонс стоит внизу в холле. Это единственный выход из дома.

— А ты не принимаешь во внимание действительную возможность самоубийства?

— О, разумеется. Перед покойным даже лежало письмо самоубийцы.

— Ну тогда... — Джо сел и зевнул. — А не могли бы мы выдвинуть единственную в этом случае приличную гипотезу, то есть, сказать себе, что сэр Гордон Бедфорд, несмотря на то, что был владельцем изумительного по красоте буфета, пожелал распрощаться с этим миром? Если так посту­пим, то я вернусь домой и снова лягу в постель. И можешь не сомневаться, немедленно усну. — Он глянул на часы. — Семь утра! Господи, какая рань... А ты, хотя никогда и не спишь вообще, мог бы вернуться в Скотленд-Ярд и после сообщения всем заинтересованным высокопоставленным лицам этого известия заняться будничной канцелярской работой. А, Бен? У тебя ведь есть прощальное письмо и, как я понимаю, нет ни одного подозрева­емого, иначе ты давно бы мне сказал об этом, и самое главное — нет ни одной зацепки. Разве не так? Я только вот не понимаю: почему ты сейчас выглядишь так, будто сам его убил?

— Если б я его убил, то, по крайней мере, знал бы точно, что тут про­изошло. А пока настолько ничего не понимаю, будто перед моим прибы­тием сюда через этот дом протопало стадо слонов. Кстати, ты, я полагаю, знаешь, кем был сэр Гордон Бедфорд?

— Знаю. Очень богатый джентльмен в среднем... ну, скажем, в позд­нем среднем возрасте с разнообразными интересами и любовью к изуче­нию ночных бабочек. Был даже почетным профессором Оксфордского университета, не правда ли? Он умер. Это случается с каждым. Наверно, ему надоела жизнь, и он оставил прощальное письмо, в котором объяснил мотивы своего шага. Это тоже случается со многими.

— Да. Только есть одно «но», — Паркер иронично улыбнулся. — Да, письмо он оставил. Но не одно прощальное письмо, а целых два. И каждое из них содержит совсем иной мотив этого, как ты называешь, шага. А это, насколько мне известно, не очень часто встречается, не так ли?

— Ну наконец-то! — Джо встал. Вся сонливость мгновенно исчезла, будто кто-то вылил ему на голову кувшин ледяной воды. — Я знал, что ты что-то прячешь в рукаве, старый, хитрый плут. Ага! Теперь отчетливо все себе представляю: приезжаете, ты находишь прощальное письмо самоубий­цы, вздыхаешь с облегчением, а потом куда-то заглядываешь и... находишь другое письмо! Как говорят в школе: с той же силой, но в противополож­ном направлении. А потом начинают звонить разные высокопоставленные лица, для которых того факта, что ты являешься заместителем начальника Департамента уголовного розыска, вполне достаточно, чтобы спустя две минуты после начала расследования требовать от тебя результатов: имя убийцы, его мотивы, а также полного разоблачения гнусного отравителя и подписанного им в присутствии двух свидетелей признания в своей вине. Ах, ты мой бедный! Но теперь не волнуйся — я с тобой!

Джо рассмеялся и потушил сигарету. Потом стал серьезным.

— Это примерно так выглядело, Бен?

Паркер забарабанил пальцами по столу.

— Твоя наблюдательность и фантазия делают тебе честь — предпо­ложения близки к истине.

Джо кивнул.

— Расскажи мне, что знаешь, и беремся за работу. — Он снова взгля­нул на часы. — Правда, сейчас такая рань... Но, как говорится, кто рано встает, тому.... — он умолк.

— А я ни о чем другом и не мечтаю, — сказал Паркер. — Но, к сожа­лению, ты мне слова не даешь сказать. Так вот, слушай

Глава четвертая

В самом центре коллекции, между двумя огромными ночными бабочками...

Паркер глубоко вздохнул.

— Должен тебе сказать, что в течение последних двадцати минут звонили мне сюда: сначала мой шеф, потом шеф моего шефа, потом один министр, потом снова мой шеф под давлением какого-то могущественного финансиста, и наконец, еще один министр. Все по сути с одним требовани­ем: скорейших результатов расследования. В конце концов, я сам позвонил шефу, умоляя, чтобы он всем, включая репортеров, заблокировал связь со мной. Честно говоря, у меня было не больше десяти минут времени, чтобы обменяться несколькими словами с жителями дома и осмотреться в комна­те, где обнаружено тело. Этого было достаточно, чтобы позвонить тебе. Но сперва о Бедфорде... — Паркер на несколько секунд умолк, а потом заго­ворил быстро, будто отдавая себе отчет в том, что время неумолимо бежит, а где-то в огромных кабинетах ждут у телефонов важные особы, которые совершенно не разбираются в методах ведения полицейского расследова­ния, но готовы к немедленной и самой суровой критике, если что-то пойдет нет так, как им хочется. — Бедфорд не был ни мультимиллионером, ни бир­жевым магнатом, смерть которого могла бы отразиться на курсе акций. Он, конечно, был очень богат и еще недавно вел бизнес в нескольких областях, но в последнее время вышел из него, и насколько мне известно, посвятил все свое время жене, с которой познакомился несколько лет назад и на кото­рой женился спустя несколько недель после первого знакомства, а также ночным бабочкам, которых любил с детских лет и которые всегда остава­лись главным увлечением его жизни. Ну, ты уже знаешь, что он даже полу­чил почетную степень доктора наук за свои труды, посвященные жизни ночных бабочек. В качестве исследователя жизни этих насекомых он, разу­меется, был известен лишь небольшому кругу специалистов, и я понятия не имею, откуда ты, например, можешь о нем знать... — Но Джо не ответил, а лишь усмехнулся, и Паркер продолжал: — В Сити и в правительственных кругах Бедфорд был больше известен как финансовый эксперт. Говорят, у него были просто гениальные способности предвидения последствий подписанных контрактов и путей развития международной торговли. Он даже был постоянным советником нашего правительства при подготовке к подписанию международных договоров. Он знал много тайн, и через его руки проходило множество секретных проектов, касающихся таможенных тарифов, цен, международного оборота финансов и сотни других областей, о которых ни ты, ни я ничего не знаем. Его честность и добросовестность вошли в поговорку. Надо помнить о том, что люди, занимающиеся между­народной торговлей, всегда подвергаются опасности предложения взяток и разного рода подкупа. Во многих странах принятие такого рода «комисси­онных» не считается преступлением, а всего лишь доходом, получаемым вследствие занимаемой должности. У нас тоже кое-где можно встретить такое отношение. Так вот, Бедфорда как раз и ценили больше всего за его непреклонное отношение к попыткам подкупа и к любым полулегальным отношениям. А поскольку он обладал твердым характером, то неумолимо преследовал все проявления такого рода, как только нападал на их след, и немедленно заявлял об этом открыто, невзирая на положение и статус подозреваемого в злоупотреблениях. Вследствие этого не одна репутация была загублена раз и навсегда. У него было много врагов, его боялись, хотя и называли «Катоном финансов». Самоубийство такого человека, а точнее, выяснение, самоубийство ли это, и если да, то по какой причи­не, — естественно, очень волнует высокопоставленных лиц. Поэтому они и наседают на меня, чтобы я сообщил им результаты предварительного расследования. Разумеется, я сразу же проинформировал кого надо о том, что хочу пригласить тебя в помощь. К счастью, они немедленно согласи­лись. Ибо доверяют не только твоим способностям, но и твоему умению хранить тайны. А как первое, так и второе может нам сегодня очень пригодиться, потому что, должен сказать прямо, если мы быстро чего- то не сделаем, то, как мне кажется, можем оказаться перед лицом того, что бульварная пресса называет «неразрешимой задачей». Если отпечат­ки пальцев не помогут и если никто не расколется, я не знаю, что тут можно сделать. Впрочем, если бы не эти два письма... — Тут его перебил стук в дверь.