Владимир Першанин - Мы умрем в один день [сборник]

Остаток ночи я провел на отмели, возле огромного костра, благо плавника кругом хватало. Утром двинулся дальше. Через километр или два я наткнулся на приземистую бревенчатую избу. Дверь была приоткрыта колом, а единственное узкое оконце забито досками… Я вошел внутрь и постоял всматриваясь в полутьму, наполненную запахом холодной золы, прелых шкур и мышиного помета. Ближе к двери стояла печь, сделанная из бензиновой бочки, обложенной камнями. Закопченая, склепанная из старых ведер и кусков жести труба исчезала в прорубленной квадратной дыре, тоже обитой жестью. Потолок провис, а по, сбитый из огромных сосновых плах, покрылся слоем: плесени. Но в общем избушка находилась в довольно приличном состоянии. Видимо наведывались люди, скорее всего рыбаки.

Я потоптался на пороге и двинулся дальше. Береговая полоса все больше отклонялась на юг, а потом повернула на запад. Я шел по Kpyгy и вскоре понял, что это значит. Но упрямо продолжал шагать, пока впереди не показалась знакомая бурлящая протока и ноздреватый подтаявший припой. Льдину с мертвым Ашухиным уже снова утащило в море, но это ничего не меняло. Из одной ловушки я попал в другую. Я был на острове.

Повторялась история двухлетней давности. Но тогда, нас было двое, среди груза самолета оказалось несколько ящиков консервов, а самое главное, нас искали. Сейчас я был всего лишь измотанным одиночкой, искать которого никто не собирался.

С пологого холма я различал на горизонте серую полосу скал и отдельные вершины. Человеческого жилья и рыболовных судов нигде не было — берег оставался пустынным. Подходила к завершению путина и близился период осенних штормов, вряд ли здесь до весны появятся люди. Оставалась надежда на случайное судно и на то, что рано или поздно море замерзнет. Тогда я смогу добраться до берега.

Я вернулся к избе. Теперь я не сомневался, что в этом закопченом балагане мне придется провести немало дней.

Ржавая печь нещадно дымила, но впервые за полмесяца я спал в тепле. В доме жили летом рыбаки, еще не забывшие северный обычай. К закопченному брусу в углу был подвешен мешок с продуктами: килограммов пять пшена, немного муки и пачка чая. Под нарами я обнаружил рогожный куль с крупной спекшейся в ком солью. Голодная смерть мне пока не угрожала.

Первые недели моего пребывания на острове пролетели незаметно. Я понимал, что глупо рассчитывать на случайную встречу с людьми, когда на носу висела бесконечно долгая полярная зима. И как ни тягостно было представлять будущую зимовку на острове в темноте в одиночестве, я взялся за подготовку уже на следующий день.

Будь у меня достаточно патронов, я мог бы настрелять уток и гусей на острове и в заливах вокруг него хватало. Но у меня оставалось всего полтора десятка зарядов. Требовалась более крупная дичь. После долгих поисков я выследил и убил двух нерп. Это был уже приличный запас мяса.

Каждый день я подолгу бродил вдоль галечных отмелей. Прибой иногда выбрасывал на берег ослабевших или раненых рыбин. До наступления октября я набрал и засолил килограммов двадцать рыбы.

Вечером, при свете огарка свечи я перебирал и сушил пачки денег, отделяя в сторону банкноты, испачканные медвежьей кровью. Я стал почти миллионером и как никогда хотел выжить. Ночами мне снилась семья, и я твердо знал, что доберусь до дома.

Но оказывается, я слишком плохо знал, что такое одиночество и полярная ночь.

Кажется, это началось в октябре. Уже выпал снег, а мимо острова плыли льдины и целые ледяные поля. Там. где вода была спокойнее, море замерзаю, но это были лишь отдельные участки. Добраться до берега мешали протоки. Бурлящая вода парила на холоде, упорно не желая замерзать. Там, где бесконечный прибой бился о скалы, громоздились огромные глыбы желтого соленого льда.

Ночь уже длилась почти полные сутки. Лишь в полдень, сумеречный рассвет раздвигал на полтора-два часа темноту и снова подступала ночь.

У меня началась бессонница. Я лежал долгими часами, невольно вслушиваясь в темноту. Сотни звуков пронизывали окружающий мир. Многие я угадывал — шуршание мышей, уханье огромных белых филинов и треск лопающегося льда. Другие звуки казались поначалу странными и даже таинственными, но их я тоже угадывал, даже если для этого приходилось выходить из дома. На все лады, едва не повторяя человеческие голоса, бился ветер в расщелинах скал. После удачной охоты неторопливо проходили мимо песцы, и скрип снега под лапами небольших полярных лисиц отдавался в морозной тишине грузными шагами.

Звуков становилось все больше. Наверное, потому, что с каждым днем обострялся мой слух. Однажды я услышал отчетливо человеческие голоса. Они о чем-то спорили друг с другом. Я выскочил наружу,! подумав, что мимо проходит какое-то судно. Но. освещенное луной море оставалось пустынным. Голоса тоже умолкли.

Спустя какое-то время голоса послышались снова. Один из них мне показался знакомым. Я долго стоял у дверей избушки, потом взял ружье и пошел вдоль берег а сначала в одну, потом в другую сторону. Я не увидел ни одного человеческого следа и усталый повалился на нары.

Через двое или трое суток я вдруг отчетливо услышал среди ночи негромкие голоса Николая и Зои. Они разговаривали и смеялись, но в дом почему-то не заходили. Я выскочил наружу, голоса раздавались с другой стороны дома.

— Зоя, Николай! — позвал я.

Они не обращали на меня внимания, и я бросился к ним. Сделал один, потом другой круг, но догнать их не успевал. Я вдруг остановился, пораженный мыслью, что схожу с ума. Откуда могли взяться Зоя и Ашухин? Они давно мертвы! А вдруг Зоя сумела выплыть и добраться до льдины, где остался Николай? Он лишь притворялся мертвым, боясь, что я его убью…

Я долго ползал по снегу, рассматривая следы. Но все кругом было слишком истоптано. Днем я вскарабкался на холм и долго наблюдал. Остров, море, ледяные поля оставались пустынными.

Спаслись, оказывается, не только Зоя и Николай. Старик Ласей тоже сумел добраться до острова и временами негромко со мной разговаривал. Я даже два раза видел сквозь окошко его лицо, заросшее седой бородой.

— Зря вы затеяли это дело, — задумчиво говорил старик, — краденые деньги не приведут к добру.

— Там ведь деньги мои, — настаивал я. — Я их заработал.

— Ну тогда ладно, — соглашался Ласей.

Я звал старика перекусить, но он отнекивался.

— Если бы спиртику…

— Кончился спирт, — отвечал я. — А то конечно бы налил.

— Ну тогда пойду погуляю. Завтра опять приду.

Мой рассудок мутился с каждым днем все больше и больше. И все агрессивнее становился Ашухин. Поначалу он притворялся, желая усыпить мою бдительность. Теперь же открыто рвался отомстить мне. Выжидал лишь, когда покрепче засну, чтобы зарезать спящего. Дверь в избу не закрывалась, и я подпирал ее ящиком из-под консервов. Рядом с собой на нары клал заряженную двустволку. Николай скалился, и я предупредил его: