Инна Булгакова - Литературный агент

— Знаю, слыхал! — засучил ручонками Вагнер. — Камень от пещеры отвален, Ангел на гробе сидит… и т. д.

— Джон, зачем она извращала святыни?

— Не для всех они святыни… даже в этой стране. Для меня, например, нет. А для нее… для нее это была как бы игра. Острая, возбуждающая игра.

— Ты же был ее любовником. Признайся, наконец.

— Не я первый, не я последний.

— А кто был перед тобой?

— Как кто? Страстов — она мне сама призналась.

— Он же любит целомудренных, девственниц.

— Кто ж не любит… Она такой и была в семнадцать лет. Он у нее первый, совратил и бросил. Нормальное дело… если б не касалось меня.

— Фотокор не так рассказывает.

— Да что ж ты всем веришь-то?

— Ну хорошо. А после тебя кто — знаешь?

— Как кто? Ты. Она мне сама призналась.

— Джон, ты надо мной издеваешься?

— Я хотел тебя убить, — проговорил он просто и серьезно, словно сняв пьяную личину. — Мне это ничего не стоит. Кроме, понятно, долларов. Потом решил предложить их тебе, помнишь?

— Помню. Почему не убил?

— Юла запретила. Был скандал: если что с археологом — ни ее, ни ее книг я больше не увижу. — Он помолчал. — И правда не увижу.

— Неужели это было так серьезно?

— А то ты не знаешь!

— Не знаю. Мы были как брат и сестра.

Вагнер вдруг легко согласился:

— А может, и так. Юла к этому делу была равнодушна. Как и мать ее, судя по всему (тут папашу можно понять, из сутенерши прямо искры сыплются). Характер нордический, холодна, как лед из Гренландии.

— Вероятно, сублимация: вся страсть тратилась на «великие кощунства» — термин из Серебряного века, декаденты забавлялись и умирали. Но скажи, Джон: что привлекательного в такой любовнице?

— Тут свой шик. Меня ее проза заводила. Писательница и девчонка. Жар и холод. Словом, двуличный ангел.

— Некое раздвоение в ней было.

— Тайна. Как она говорила: «Оригинально, чудно, блеск».

— Не про себя — про кротких и нищих духом. На юбилее по телевизору слышал?

— Мы позже подвалили. Но у меня все интервью записаны — какой там у нищих блеск? — по ночам смотрю.

— Как она тебя зацепила.

— Юла была мне ровней, — повторил Вагнер любопытную свою фразу. — Русский мужик — это такая баба. Вот сегодня за столом, не считая, понятно, нас с тобою… ты хоть и русский, но исключение подтверждает правило… О чем я?

— О бабах.

— Точно! С нами сидел один настоящий мужчина — и тот стерва.

— Лада — «языческая богиня», которая внушает мне ужас, — признался я. — Стерпеть предсмертные крики, удержаться, не броситься на помощь — есть в этом нечто нечеловеческое, что иногда возникает в античной трагедии рока.

— По-твоему лучше спиться, как ее соцреалист!

— Не соцреалист, а писатель. Не знаю, что лучше: бесчувствие или слабость. Муку я в нем ощутил.

— Да брось ты! Просто нервные твари — все. Но особо — импотент-фотограф.

— А если Тимур не врет?

— Ну?

— Тогда после него и до тебя у Юлы кто-то был.

— Кто?

— Судя по всему — убийца.

Над крышей на фоне звездного неба внезапно возникла голова; силуэт безликим призраком проскользнул в комнату; на секунду застыл, осваиваясь, и прокрался к дивану вдовца. Я поднялся с пола за столом и нажал на кнопку зеленой лампы. В ее отблеске проступил, вдохновляя на подвиг, адмирал при полном параде, засверкал острый нож и черный балконный провал дохнул смертным сквознячком.

— Вам со мной не справиться, я вас ждал. И назвал ваше имя Вагнеру.

— Согласен. Поиграли — и баста! — ночной гость с неожиданной силой вонзил нож в мой «прообраз» из двух одеял на диване. И сел, сжимая рукоятку.

— Сколько у вас ножей?

— Сколько надо.

— Вы не «поиграли», а пролили кровь. Я в недоумении.

— «В недоумении»? — печально передразнил он. — Тоже слабовато.

— В ужасе! — меня уже настигла, как фурия, дикая дрожь «из подвала». — Не будем изощряться в словах. Скажите только: за что?

— За порнографию. Когда вы догадались?

— Поздно. Только у ведьмина омута картина преступления начала для меня проясняться.

— Поговорим? — он был загадочно спокоен, как бы уже неподвластен нашему миру. — Скажите, на чем я ловился, — и я вам кое-что поведаю.

Я сказал:

— Трупный запах.

— От меня пахнет трупом?

— Временами.

Он откинулся на спинку дивана.

— Решили меня с ума свести? Я не хочу.

— Вы пили настойку Марины Моравы?

— От стресса. К сожалению, она кончилась.

— Принимали внутрь?

— Внутрь. Изредка, в момент обострения, протирал виски. Но настойка не пахнет!

— Неужели? Незабываемый аромат, который в конце концов выдал вас безошибочно, как клеймо на лице раба.

— Ну, мракобесие, — поразился убийца, — ну, сатанизм!

— С которым боролся ваш «Ангел-Хранитель». Юлия Глан сказала мне при первой же встрече, что знает религиозных фанатов.

— Меня никто не знает.

— Не заноситесь. Вы зарезали ее, исходя из теории?

— Исходя из вечности. Спаситель заповедал любовь к своим врагам и гнев к врагам Божьим. «Не мир — но меч!»

— У меня странное чувство, что вы надо мной смеетесь.

— А сколько времени? — Мы взглянули на напольные часы: четверть двенадцатого. — Еще так рано.

— Для чего рано?

— Для смеха сквозь слезы.

— Да, слез в вашем безумном смехе не чувствуется. Юла переходила из одних дружеских рук в другие. Вы были у нее первым?

— Формально — я. Девчонка, которую я знал с рождения, была уже порядочно испорчена отцом (что они там подсмотрели?) и фотолюбителем.

— А когда вы с ней познакомились в новом качестве?

— Почти два с половиной года назад.

— На даче?

— Наша любовь началась в ЦДЛ. И окончилась после публикации первого романа.

— Юла назвала его «Школой Платона»! — ахнул я.

— Я не смог простить такого кощунства и начал борьбу.

— Вы звонили ей из телефона-автомата в холле ЦДЛ?

— У меня есть мобильник. Должно быть, новый обожатель-издатель за ней следил.

— У него тоже есть мобильник. И не Вагнер зажег свечу в ту ночь. Приготовил бордо и бокалы. И наточил нож.

— Вот это сделал я. Мы с Юлой договорились встретиться наедине. Она сказала, что научилась водить автомобиль и приедет самостоятельно.

— Вы ж давно расстались.

— Но она продолжала свое богомерзкое творчество! И на юбилейном вечере вы меня подтолкнули: ее надо остановить.

— Я ж не имел в виду — зарезать. И как Юла могла согласиться на свидание в лесу!

— О своем крутом намерении я ее не уведомлял. К тому же она привезла защитника и при вас хотела унизить меня: помните открытый погреб?

— Сколько раз вы там бывали с нею?

— Один-единственный. Историю этого Богом забытого, магического места я не знал; когда мой замысел только зародился, то приехал осмотреться и сделал слепок ключа. В четверг я оставил свою «волгу» на другой опушке в зарослях, все приготовил…