Инна Булгакова - Литературный агент

— Запах, — кивнул психиатр, — самый острый раздражитель для памяти.

— Да, подсознательное ощущение смерти, но я ничего не понял (я ж боялся вспоминать!). Хотя позднее сам Платон признался, что выходил в ванную освежиться — на самом деле принять «эликсир сатаны» от стресса. Он бесшумно прошел по ковровой дорожке и остановился за моей спиной. А потом и вся компания подвалила.

— «Доктор», — подсказал доктор.

— Это кульминация убийства Юлии Глан. Платон склонился надо мной прощупать пульс. Потом взял мою правую руку и обвил пальцами ручку ножа. Мне в это время снился Пантелеймон-целитель, который пытается оживить труп.

— Иначе говоря, от убийцы пахло плесенью.

— Он принял последнюю порцию: впоследствии по запаху, как ищейка, я его вычислить не мог.

— Понятно. В том сне объединились мучавшие вас идеи-образы, такое единство называется «сгущением». Они получили развязку в последнем звене — «Чистый лес»?

— Он давно не чистый. «В том лесу белесоватые стволы выступали неожиданно из мглы. Из земли за корнем корень выходил, словно руки обитателей могил» — вот так, словами Гумилева, мое ощущение выразил с редким своим чутьем фотокор. Неподалеку от избушки был вырыт когда-то давно глубокий колодец, сруб почти сгнил, а яма превратилась в желтое болотце. С трупами.

— Марию тоже нашли?

— Скелет. И еще останки нерожденных детей.

— Морава делала аборты?

— Да, в то время, когда они были запрещены. Я предупредил вашу жену, что она получила опасное наследство, энергетика колдуньи может перейти…

— Давно перешла! — перебил Тихомиров с каким-то презрительным сарказмом. — Когда-то она не спасла свою подругу… сейчас не побоялась поджечь старухины свечи, по принципу: гори оно все синим пламенем! — Он помолчал. — Ну и как, Юлия Громова освободили?

— Выпустили, но никто не знает, где он. Желаю ему удачи.

Тихомиров промолчал.

— Лев Петрович, почему в экстремальные моменты настойка без запаха становилась пахучей?

— Покровский принимал лекарство внутрь?

— Внутрь. Но иногда виски протирал, если уж совсем напряг.

— Ага! — доктор кивнул с удовлетворением. — Причины, полагаю, чисто физиологические: именно в такие моменты — тревога, страх — у подсудимого, как и у многих, особенно у мужчин, начинается обильное потоотделение. Капли пота мешаются с бальзамом и дают свой эффект. Не «черная магия», а химическая реакция.

— Мы с Платоном активно общались — по жутковатой иронии именно соседа я сделал доверенным лицом! — но только в двух случаях возник тот смертный дух. В ночь убийства, понятно: сверхвозбуждение. И вот тогда на юбилее перед телевизором… — я умолк.

— Ну ну?

— Наверное, тогда он задумал преступление.

— Тоже понятно, переволновался, — подтвердил психотерапевт. — Исступленный фанатик видит бывшую возлюбленную и не может вынести публичного поругания своей веры. (Тихомиров слово в слово повторял неиссякаемый бубнеж по телевизору и в прессе.) На этой почве они когда-то расстались, годы он неистово боролся с ее творчеством, даже основал журнал для борьбы.

— Православный публицист! — вырвалось у меня с горечью. — Мне его безумно жаль.

— Убийца моего сына! — напомнил Тихомиров угрюмо. — Однако факт: с религиозной точки зрения, деятельность Юлии Глан страшнее и опаснее любой порнографии — тут кощунство, святотатство.

— Вы прочитали? — я кивнул на два ярких томика за стопкой папок на столе.

— Даже с интересом. Я — атеист, точнее, агностик: утверждаю непознаваемость Бога, метафизики вообще. Продукция Юлии Глан заставила меня задуматься об обратной связи… какой-то очень глубинной зависимости творца от своего творчества. Осквернение святынь ведет, в конце концов, к дисгармонии, психопатии. Или, еще серьезнее, к раздвоению личности. — Он взглянул вопросительно.

— Я ее предупреждал! И Юла подсознательно чувствовала: «Двуличный ангел» — ведь недаром двуличный… Я предупреждал про опасность подобных экспериментов для психики. Психопаткой по жизни она не казалась, весь негатив уходил в творчество по принципу вытеснения…

Психотерапевт перебил:

— Здесь, скорее, механизм сублимации — более мягкий способ. Страстная энергия не загоняется в глубь подсознания, а преобразуется в эстетические формы.

— Разновидность «Цветов зла», — вставил я.

— И все-таки «цветы», язык богатый. Наследственные гены. Впрочем, что уж теперь, ничего не исправишь, ничего она больше не напишет.

— А дискету с третьим романом маньяк, видимо, уничтожил.

— «Мария Магдалина»… «Мария Магдалина в зеркалах» — она успела переименовать перед смертью, издатель говорил.

— О! Напрямую взялась за Евангелие, чувствуете?

— Вот на этом витке Божий гнев все и испепелил.

Тут распахнулась дверь и явилась Рената Артуровна; доктор замахал на нее руками, но она с упрямым стуком опустила металлический поднос на стол — «Вы просили чай!» — и удалилась.

— Видали? Чтоб быть ведьмой, необязательно заниматься черной магией. Фанатик признался насчет «Марии Магдалины»?

— Платона выдала его реакция. В ответ на мой вопрос: «Вы уничтожили ее?» — он бросился на меня с ножом.

— Однако! Вы ждали преступника?

— Надеялся. Прием банальный — не могу уснуть, приму снотворное, — но сработало. Сосед знал, что я сплю при открытом балконе.

— Ну и что дало бы ему новое изуверство?

— Я думаю…

— Погодите, — перебил Тихомиров. — Почему вы сами оказались безоружным, коли дожидались серийного убийцу?

— Я приготовил адмиральский кортик, деда моего, но он не пригодился. Покровский, скорее, сымитировал нападение, я легко вырвал нож. Руки у него поранены, забинтованы…

— А, он был сильно ослаблен.

— Ничуть. Ночами, по его словам, он чувствует приливы энергии. Убийца начал душить меня, провоцируя на убийство.

— Вот оно что!.. — протянул психотерапевт.

— Вот: не выдержу и пырну. Наконец я его связал, с большим трудом: с виду хилый, а энергия дьявольская.

— Вы полагаете, фанатик искал смерти, но религиозные установки запрещают самоубийство. Феномен известный.

— Я полагаю, ваш сын навел Платона на идею погибнуть от чужой руки.

— Ишь чего захотел — прямо в рай, мученик за веру! Нет уж, пусть пройдет все круги с товарищами по палате. Это для него покруче будет, до самой смерти, я позабочусь. У меня есть связи.

— Лев Петрович, позаботьтесь, пожалуйста, о моем свидании с Покровским, меня к нему не пускают.

— Зачем вам, скажите ради Бога!

— Поверьте, необходимо.

— Для чего необходимо?

— Для истины.

Богоборческое безумие сотрясало средства массовой информации; заразил их Тимур Страстов. Он был главный информатор, но не дирижер — чувствовалась рука Вагнера, а потом и вовсе ситуация выскользнула из-под контроля, словно раскрылся ящик Пандоры. С утра до вечера мировые агентства, бесы мелкие, средние и покрупнее, дудели в одну дуду: религиозный изувер, православный фашист и идейный издатель христианского журнала «Ангел-Хранитель», сначала затравил, а потом зарезал «кумира 21-го века» — юную и прекрасную, как нордический ангел, Юлию Глан.