Дарья Кожевникова - Стеклянное сердце

— Все должно быть по протоколу, — авторитетно заявил участковый.

По протоколу и было.

— А бутылка-то при нем почти целая, — удивился кто-то, когда тело извлекли из траншеи вместе с уцелевшей на мягком грунте емкостью. — Вот, еще и колбасу где-то спер.

— Не спер! — звенящим от возмущения голосом крикнула Тая. — Почему вы так сразу о нем думаете? Это я, я сама ему дала!

— А ты что, с ним недавно виделась? — удивился Трофим Михалыч.

— Да в ночь со вчера на сегодня. Он как раз мне Элькин телефон и принес. Этот самый, с чужой картой. Она его, оказывается, спрятала в кустах незадолго до смерти, а Тереха нашел.

— Так, выходит, ты была одной из последних, кто видел его живым. Вот что, Таисия, ты пока далеко не уходи, нужно будет с тобой побеседовать. Не волнуйся, ничего такого особенного, простая формальность.

— Я и не волнуюсь. Спрашивайте о чем хотите. Но как так могло получиться?!

Заданный в пространство вопрос прозвучал не зря: Тае было не только жалко Тереху, она еще и себя начала упрекать в том, что повинна в его смерти: сунула ему на дорогу почти полную бутылку! Облегченно вздохнула только тогда, когда эту самую бутылку извлекли в том самом виде, в каком Тереха ее и унес. Значит, не успел напиться, а просто упал в темноте, торопясь домой… Но опять же, торопился-то, чтобы выпить! Значит, толика Таиной вины все-таки была в его гибели?

Как выяснилось, никто, кроме самой Таи, даже не подумал ее в этом упрекнуть.

— Таиска, да он почти каждый день напивался в хлам, — сказал Трофим Михалыч, как только Тая заикнулась о своих терзаниях. — А с добытой выпивкой бежал домой всегда одинаково резво, будь то хоть самогон, хоть даже обычная бутыль тормозухи. Причем не разбирая дороги. Так что сразу ясно, что это несчастный случай. Официально все протоколируем лишь потому, что по любому факту гибели человека необходимо сделать заключение. Даже если человек умирает дома от официально признанной болезни, то и тогда возбуждают дело о его смерти, с тем, чтобы почти сразу его закрыть. Здесь то же самое будет. И скажу тебе по правде, не сейчас, так через пару лет этот дурень — царство ему небесное! — все равно бы загнулся от цирроза печени. Катерина вон, фельдшер наша, говорит, что печень у него уже торчала из-под ребер почти до пупа. Так что… Жалеть его надо было тогда, когда он начал спиваться, а не сейчас… Хотя и жаль, — вздохнул напоследок участковый. — Но что теперь поделаешь? Молодой, да ранний… Расскажи-ка лучше, как это вы с ним повстречались и когда ты его успела угостить.

Тая рассказала. О спрятанном Элькой и найденном Терехой телефоне и о том, как Тереха благородно вернул телефон Тае, вместо того чтобы его присвоить.

— До этого ты мне не говорила про телефон, — удивился Трофим Михалыч. И тут же сам добавил: — Впрочем, это ничего не меняет. Элеонора была неординарной девушкой, и привычки с поступками у нее были соответственные. Ладно, Таисия, распишись в протоколе и можешь идти. И выбрось ты это из головы, что Тереха упал из-за твоей бутылки! Из-за своей пьяни он упал, потому что очень торопился добраться до стола, а ноги прямо даже трезвого порой уже не носили. И из-за того, что кто-то не огородил траншею должным образом… Хотя вообще-то она на обочине, но все же. Но это уже и мое упущение, с этим будем разбираться отдельно.

Домой Тая вернулась в крайне угнетенном состоянии духа. Затопила печь и долго сидела возле неплотно закрытой дверцы, глядя на огонь, как будто пламя было способно растопить ее внутренний лед. Две смерти, почти одна за другой! И пусть причиненное ими горе нельзя было даже сравнивать, но все равно после Терехиной гибели ощущение потери словно накрыло Таю с головой. Ведь еще ночью Тереха сидел вот за этим самым столом, и они с Таей вспоминали детство… А теперь его нет, ушел вслед за Элькой. Тоже навсегда. Сидя возле печи, Тая ощущала, как огонь сушит катящиеся по ее щекам слезы, и думала о том, как хрупок этот мир. С чем там его сравнивал Тереха? С запутанной нитью из застывшего стекла?

Забывшись за этими мыслями, подкидывая поленце за поленцем, Тая просидела так до ночи — благо во дворе у нее теперь не было никого, кого бы нужно было кормить. Поэтому спохватилась она только тогда, когда старомодные ходики на стене пробили одиннадцать. Поднялась, разминая затекшие ноги. Посмотрела через окно на сумеречный двор, по которому плясали неверные тени от яблонь. И вдруг ощутила, что ей страшно оставаться одной. Нет, не мертвых она боялась — живых. Кого именно? Тая не знала. Просто отчего-тот вдруг пришла в голову мысль, что любой, кому не лень, может влезть в ее дом, пока она спит.

Прилагая немало усилий к тому, чтобы этот противный, неведомо откуда взявшийся страх не перерос в настоящий ужас, Тая, наверное, впервые за много лет, закрыла ставни на окнах, а потом, не довольствуясь тем, что заперла изнутри дверь на замок, еще и придвинула к входной двери старый тяжелый сундук. Дубовый, окованный железом, в котором они с Элькой когда-то хранили свои игрушки. И только после этого стала готовиться ко сну.

Ночью Тае то ли приснилось, то ли почудилось, что кто-то все же пытается к ней войти. Какая-то зловещая черная тень, которая старалась сдвинуть с места старый сундук отворяемой дверью. Таино сердце билось молотом о грудь, и вся она была во власти холодного, липкого ужаса. А тень все ходила под дверью и тихо в нее скреблась. Как будто даже ключом. Да, ключом, который Тая забыла снаружи, так как изнутри замок запирался и без него! Тяжело преодолевая оковы ночного кошмара, Тая все-таки нашла в себе силы открыть глаза. С третьего раза — оба предыдущих ей только приснилось, что она это делает. Чувствуя, как все еще бешено колотится сердце, Тая села в постели, настороженно ловя каждый звук. Но, похоже, тот шорох, который ее напугал, был всего лишь шумом ветра. В ветках, в крыше, в вещах, оставленных на крыльце. И даже в закрытых ставнях.

Приходя в себя, Тая снова легла, поплотнее закуталась в уютное и теплое одеяло, хотя от натопленной печи в комнате стояла жара. И, уже засыпая, подумала, что ключ все-таки оставила снаружи. Но идти сейчас за ним было выше Таиных сил — и страшно, и не хотелось лишний раз двигать тяжелый сундук. А так, если что, он-то ее и спасет…

Утром все ночные страхи показались Тае смешными. Она храбро распахнула ставни, открывая беспрепятственный доступ запахам и шорохам сада. Потом сдвинула и сундук. Прогнала нескольких куриц, упорно навещающих свой прежний дом, потом проверила, на месте ли ключ. Да, ключ по-прежнему висел в тайничке на крыльце, только вот брал его кто или нет — угадать было невозможно. Тая на всякий случай решила, что больше не будет его здесь оставлять — тайничком неизменно пользовались много лет, так что теоретически знать о нем мог уже весь поселок. Но тут же, следуя многолетней привычке, чуть сама не повесила снятый ключ обратно. Размышляя о том, что вот так же и Элька, наверное, заперла дверь в свой последний уход из дома — не думая, машинально, — Тая поменяла брелок на ключе. С прежнего, маленького, на большой, который уже не пролезет в узенькую щелочку тайника, а значит, больше не позволит по привычке пристроить ключ на прежнее место.