Ларс Миттинг - Шестнадцать деревьев Соммы

Я уселся на верхней ступеньке и оглядел двор. Здесь они стояли. Эйнар и Изабель. Надеялись, что кончится война. А потом сюда, именно сюда, заявилось гестапо и арестовало ее вместе со всей семьей, а Эйнар ускользнул.

Теперь у самого дома пустил корни кустарник, а из-за ползучих растений со стен осыпалась краска. На ветру хлопал брезент. В хлеву валялся дохлый голубь. Пол в конюшне покрывали посеревшая солома и мышиный помет. На кухонном столе в доме лежало велосипедное колесо. Едой здесь не пахло, должно быть, уже много лет.

Мне хотелось быть человеком, на которого мертвые могли бы положиться, но никто из мертвых не появился, чтобы мне помочь.

Время от времени я спрашивал себя: если я найду грецкий орех и у меня появятся деньги, следует ли мне тогда выкупить эту ферму? Приезжать сюда на лето, выдавливая из трагедии последние капли крови и говоря духам предков, что кольцо замкнулось? Раз уж добрался сюда, я походил по ферме, надеясь ощутить что-нибудь. Чувство принадлежности, ответственность. Но ничто здесь не трогало меня. Я как будто смотрел на пустую раму, оставшуюся от пропавшей картины.

Только покидая ферму Дэро, я почувствовал, что мне жаль уходить отсюда.

Ну, хотя бы это, подумал я.

Я вернулся к машине, и внезапно мне показалось, что времени у меня полно. Никто не обращал на меня внимания. Все, видимо, привыкли к экскурсионным автобусам, к вездесущим туристам с фотоаппаратами, показывающим пальцами в разные стороны, к английским автомобилям, останавливающимся посреди дороги.

Между могилами на кладбище бегали, перекликаясь, школьники. Интересно, что бы о них подумал Дункан Уинтерфинч? В этот момент мимо проехало такси. Минуя проход к могилам на другой стороне кладбища, оно сбавило скорость. Пассажирка нагнулась к шоферу, что-то говоря ему.

Гвен.

В новой синей куртке. Волосы ухожены. Она возилась с картой, показывая что-то на ней. Такси уехало. Я двинулся следом, но упустил их. Бросил это дело и зашел в кафетерий с белой пластиковой мебелью и резким освещением. Сел, чувствуя комок в горле. Мне помнилось ее лицо над тарелками в « Рабе», аромат ее кожи и легкие вздохи перед тем, как она погружалась в сон. Настойчивость и решительность, с какими Гвен управлялась с « Зетлендом» . Все прошло, и остались мрак и пустота, как на безлесных Шетландских островах. Такая же мимолетная встреча, как припев популярной песенки. Она разыскивает пропавшую партию лесоматериалов. Это наверняка.

Часом позже я стоял возле леса Дэро. Я добрался сюда по ведущей между каменистыми пустошами грунтовой дороге, остановился там, где, думалось мне, мама с отцом могли припарковать «Мерседес», и сориентировался по военной карте. Но пробыл там недолго и не запоминал никаких подробностей. Я собирался быть там на следующее утро.

Дальше я отправился искать летний дом Дункана Уинтерфинча. Поездил между кладбищами, проходя в скрипучие железные калитки и бродя среди надгробий, пытаясь осознать трагедию 1916 года и представить себе, как мыслил старый капитан. В каменной стене было латунное окошко, которого я не заметил раньше. На латунной крышке — фигура креста. Я открыл крышку и нашел внутри тетрадь в переплете.

Книга памяти. В ней записывали дату, имя и страну. Если хватало духовных сил, оставляли какое-нибудь высказывание. Я расписался на свободной строчке. Осторожно, чтобы не продырявить ручкой бумагу, написал: « Дэро». Положил книгу на место. Оглядел памятник неизвестному солдату. Known unto God [74] Известному только Богу ( англ. ). .

Тут мне пришла в голову еще одна возможность. Я открыл латунное окошко и снова достал Книгу памяти.

Местное отделение Комиссии по военным захоронениям стран Содружества было похоже на ателье проката, где можно одолжить дорогое оборудование. В огромных аккуратных ангарах стояли газонокосилки, мини-экскаваторы и цементомешалки. Единственным, что добавляло торжественности, были флаги союзных государств, реявшие на высоких флагштоках у въезда. На площадку перед входом свернул грузовик — он остановился, оставив двигатель крутиться на холостом ходу, а с пассажирского места выскочил мужик в комбинезоне и принес несколько бухт электрического забора. По вентиляционным решеткам поверху я догадался, что это машина для перевозки скота. Подошел ближе и услышал овечье блеяние.

Овцы явно составляли здесь большинство наемных работников. Возле памятников они паслись целыми стадами. Ходили и щипали траву там, где пройтись вдоль заброшенных окопов с газонокосилкой было бы слишком опасно.

Овец увезли. Я отбросил мысли о собственном стаде и постучал в двери служебного помещения. Не получив ответа, вошел. У стола в глубине помещения сидели трое мужчин и две женщины в зеленых костюмах садовников. К доске-мольберту был прикреплен план территории. Их работа состояла в поддержании памятников войны в надлежащем состоянии, посадке цветов и замене выгоревших на солнце флагов.

— А вот Книги памяти с военных кладбищ, — спросил я по-французски, — куда они деваются после того, как их заполнят до конца?

С сомнением оглядев меня с ног до головы, один из садовников в конце концов проводил меня в подвал. К стальной двери, которую он отпер, не торопясь. Замигала ближайшая световая трубка, свет в бесконечно длинном архиве вспыхивал все дальше от входа. Здесь хранилось рукописное собрание тех многообразных форм, в которых за семьдесят лет выражалось горе. Потрепанные, политые дождем Книги памяти — так выглядят попавшие под дождь и снова просохшие газеты с покоробившимися страницами.

— Здесь погибло шестьсот тридцать тысяч человек, — сказал садовник. — И это только одних союзных войск. И только за эту битву, тысяча девятьсот шестнадцатого года. У немцев свои захоронения, и там их лежит не меньше.

Он хотел знать, зачем мне нужно просмотреть все эти тысячи записей, которые никто никогда не листал, но выбросить которые было бы неправильно. Я сказал, что мои родители погибли здесь в 1971 году и я ищу последние слова, написанные их рукой.

Это была не вся правда. Я искал еще и другую подпись, оставленную мужчиной с одной рукой. Мне показали, на каких полках стоят книги с кладбищ из окрестностей Отюя и из окрестностей леса Хай-Вуд — из всех тех мест, где «Черная стража» сражалась в 1916 году.

На каждое кладбище приходилось по несколько томов. Исписанные авторучкой страницы с именами. Бумага надорвана порывами ветра. Подписи, оставленные в двадцатых годах, были четкими и стройными, иногда их были сотни за один и тот же день. Наверное, писавшим приходилось стоять в очереди. Короткие фразы на полях. « We miss you dearly. Sarah is nine years old now and she is doing fine» [75] Мы очень скучаем по тебе. Саре сейчас девять лет, и у нее все хорошо ( англ. ). .