Ларс Миттинг - Шестнадцать деревьев Соммы

Берле покачала головой.

— Нет. Но ведь кустарник на берегу очень густой. Вы наверняка всю жизнь задумывались о том, что им понадобилось в том лесу, — вот и я сразу же подумала об этом. Но нам не дали разрешения зайти в него. Пришлось дожидаться военных саперов. Они приехали лишь через несколько часов. К этому времени я уже забила тревогу. Ведь пока мы ждали их, то, разумеется, обследовали местность вокруг и обнаружили автомобиль, вызвавший наш интерес.

— «Мерседес»?

— Точно. Черный. Стоял у грунтовой дороги недалеко оттуда. С норвежской регистрацией. Капот был холодный, так что он или уже давно там стоял, или ехать ему было недалеко. Я рискнула и приказала его открыть.

В моих ушах зазвучали дедушкины слова. «Как-то в него попытались влезть», — сказал он много лет назад, когда я спросил, почему возле замка багажника на Звездочке ржавые царапины и пятна.

— Увиденное, — сказала Берле, — потрясло меня. Игрушки, детская одежда. Маленький голубой плащ. Ваши имена на билетах на паром. Три пассажира. Мы разместили по периметру леса добровольцев, перекрыли дороги, чтобы ревом моторов не заглушило детский плач. Но наша основная версия, из-за места обнаружения тел, состояла в том — вы меня простите, надеюсь, — что вы тоже утонули. Поэтому, пока не приехали саперы, искали вас с помощью драги с лодок, искали на полях вокруг леса. И не переставали размышлять о том, зачем они приехали туда.

— А следы ног вы нашли?

— Дa, следы вели от машины в лес. Я вот вспоминаю, что мы нарушили запрет и все же заслали в лес полицейскую собаку, овчарку, которой дали понюхать вашу одежду. Но она тут же напоролась на осколочный снаряд, и ей оторвало задние лапы. Пришлось ее прикончить, когда она выползла к нам. Надо было ждать прибытия специально тренированных собак, к тому времени трава распрямилась. Все было непросто — мы боялись, что и вы наступите на снаряд. Саперы работали в противогазах.

— А не было там игрушечной собачки? — спросил я и сразу же подумал, что прозвучало это очень глупо.

— Игрушечной собачки?

— Дa, деревянной, — сказал я, думая о несчастной овчарке. — Кажется, я брал ее с собой, но она пропала.

Моей собеседнице потребовалось некоторое время, чтобы понять, почему меня волнует судьба игрушки.

— Я думаю, мы нашли бы ее, — сказала она. — Если она не свалилась в воду. Но это только карпам известно.

Жослен Берле жила одна, и даже странно было, что у нее так много альбомов с фотографиями. Они полностью занимали две секции книжного стеллажа напротив телевизора — к этому телевизору был обращен кухонный стол, за которым мы сидели. По телефону она сообщила, что в 1975 году ушла из полиции. Но только когда мы разговорились, Жослен сказала, что после этого работала в отделе усыновления. Причина этого была столь очевидна, что мы не коснулись ее ни словом. Однако я готов был присягнуть, что самый первый из ее альбомов, который хранился только в ее памяти, был посвящен мне .

А в моей хранилось архивное дело не меньшей толщины. История о столяре-краснодеревщике и об одноруком торговце лесоматериалами. Меня тянуло рассказать ей все. Но хочет ли она, собственно, знать это? У меня не было желания выступить главным свидетелем, явившимся через двадцать лет к человеку, сделавшему в свое время все возможное. Для нее это дело было закрыто, как и дела устроенных в семьи детей в ее альбомах. За их судьбой она следила до входа в новый дом, а затем, ради них и своего блага, оставляла их в покое.

Жослен не спросила меня, не знаю ли я чего-нибудь еще. Она рассказала, что известно ей , не проявляя вновь возникшее любопытство. Еще один человек, не желавший ворошить прошлого. Должно быть, во мне говорит настойчивость Эйнара, подумал я, заставляя идти до конца, даже когда все вокруг умирают.

Возле раковины на кухне в стеклянной вазе стояли свежие тюльпаны — я видел такие же в теплице. Берле встала и поставила вазу на стол между нами.

— Я даже не предложила вам ничего, — сказала она, открывая спартанский кухонный шкафчик. — Хотите чаю? — Налила воды в обшарпанный чайник и продолжила: — Мы хорошо представляем себе их действия в те дни. Они остановились в отеле базилики. Поужинали в « Оберж». Народу там было много, на экскурсию приехал автобус с американскими курсантами. Столик был заказан на троих взрослых и ребенка. Но четвертый посетитель так и не явился. Вроде бы к столику подходил какой-то человек и чем-то возмущался, но официант был слишком занят, чтобы запомнить его внешность. Потом вы заказали еду, попросили оставить за вами столик и на следующий день, а четвертый прибор официант убрал. Администратор гостиницы видел, как вы вернулись в тот вечер. Было поздно, и вроде бы ваша мама сердилась и разговаривала односложно. Вы уже спали, ваш отец нес вас на руках. Похоже, вы все собирались лечь спать. А потом сонный ночной портье принял телефонный звонок и перевел его на ваш номер.

— Кто-то звонил нам в ту ночь?

— Дa. И тут многое можно предположить. Например, что ваши родители договорились встретиться с кем-то в лесу.

— А вы узнали, кто звонил?

— Только то, что этот человек говорил по-французски. Время звонка было выбрано странное. Мы даже думали, может, это франкоязычный канадец, забывший о разнице во времени, но это уж совсем маловероятно. Портье снова лег спать, но ему позвонили из соседнего с вами номера — жаловались, что у вас ребенок плачет. Портье оделся и поднялся к вашей двери, однако все было тихо. То ли ваши отец и мать успели уйти за это время, то ли вы заснули.

Я взял себя в руки и продолжил расспрашивать:

— А в каком номере мы остановились? Я сейчас тоже живу в той гостинице.

Жослен Берле долго оценивающе смотрела на меня, а потом тихонько покачала головой.

— Этого я не помню. К сожалению. Но там ведь всего десять номеров, так что вполне может оказаться… Однако вернемся к делу: мы нашли там их багаж и одежду. В комнате был порядок. Не похоже, чтобы они торопились, покидая ее. Зубные щетки в стаканах, постель заправлена, одежда аккуратно развешана. Номер был забронирован на четыре дня, и обслуга удивлялась, что вы не спустились к завтраку.

Дома в Хирифьелле мой мозг выбрал себе несколько точек заземления: застекленную веранду, где я сидел, глядя на опушку елового леса и одинокую сосну с сорочьим гнездом. Отличное зрелище, когда нужно подумать. В классной комнате это был плакат, который никогда не убирали: он висел между картой мира и картой Норвегии. Плакат пожелтел на солнце, которое светило на него через окно в праздное время летних каникул.

У Жослен Берле тоже была такая точка: стык водопроводных труб на стене в кухне. Трубы были проложены низко, над самым плинтусом. Наверное, погрузившись в свои мысли, она частенько сидела вот так, обхватив руками левое колено. Думала Жослен долго, а потом ее руки разжались и она отвела глаза от стыка.