Ларс Миттинг - Шестнадцать деревьев Соммы

Но получилось как с мамой. Я представлял ее себе, размышляя, тоскую ли я по ней так, как положено сыну. Так же и теперь я представлял себе свои любовные страдания, размышляя, настоящие они или кажущиеся. Сидел один в номере отеля и смотрел в пустоту, видел отсутствующие чемоданы и чувствовал давно выветрившийся аромат духов. Но и тоска, и страдания были жалкими и бессильными.

Может быть, потому, что я чувствовал: это еще не конец.

Ведь Гвен оставила мне в подарок вопрос о том, почему она уехала.

Неужели то, что я спрятал пачку фотографий, могло так ее задеть? Или она использовала это как предлог, чтобы смешать мне карты, чтобы сбить меня со следа?

Я снова вгляделся в снимки. Задумался, не упустил ли я чего. Чего-то, что рассказало бы ей, где находится ореховая древесина. Но все, что было на снимках, — это мы с родителями и Эйнаром в поездке. Ни мрачных лесов, ни подозрительных строений. Одни мы, семьей, на автодорогах и местах отдыха. И на одном снимке, где остался отпечаток пальцев Гвен, смазанных жирным кремом для рук, — я и игрушечная собачка на фоне каменной кладки.

Чего я не вижу?

Сквозь запотевшее матовое стекло теплицы я едва замечал какое-то шевеление. Это она передвигалась между растениями. Время от времени останавливалась и делала что-то, чего мне не было видно. Изредка, когда на стекле скапливалось достаточно воды и по стеклу стекала большая капля, я видел ее ясно.

Бывший инспектор полиции Жослен Берле.

Я подошел к теплице поближе. Шевеление внутри прекратилось, и она раздвинула створки дверей. Эта дама оказалась высокой и стройной, как бегунья на длинные дистанции. Своего возраста она не скрывала. Седые пряди были зачесаны назад и закручены на затылке в кичку. Вокруг глаз ее кожу прорезали глубокие морщины, но в остальном она выглядела почти так же, как на фото из газеты.

Жослен смерила меня взглядом. Эта женщина выпустила меня из своих рук в жизнь и теперь, казалось, спрашивала себя, нельзя ли было помочь мне еще чем-то.

— Я много лет задавалась вопросом, узна́ю ли вас, — сказала она по-французски.

— Узнала? — спросил я.

Она внимательно рассматривала меня. Видимо, даже не заметила, что я обратился к ней на ты . Кивнула.

— Дa, — ответила она. — Ваш рот, ваш нос… Так странно вас видеть…

Мне стало неудобно.

— Вы говорите по-французски? — уточнила она. — Или будем разговаривать на английском?

— Лучше на английском, — сказал я. — Хотя в детстве я немного знал французский.

Я закусил губу. Может быть, я использовал не те слова. Произнес их так, что их было не понять.

— Вы и сейчас неплохо им владеете, — отозвалась Берле на английском, более ломаном, чем мой французский. Из теплицы тянуло духотой. У нее там были грядки с овощами и множество роз. Клапаны вентиляции на потолке регулировались при помощи хитроумной системы талей и шнуров — хозяйка оставила их чуть приоткрытыми, но это ее не устроило, и два клапана она закрыла совсем. Похоже, такая же тонкая настройка происходила и в самой Жослен Берле: она прикидывала, сколько свежего воздуха можно впустить в старую историю, чтобы не навредить нежным растениям.

— Давайте зайдем в дом, — сказала она, стянула с себя передник. Ополоснула секатор в бочке с водой, а потом сунула его в бочку с песком и извлекла оттуда сияющим чистотой.

Я с любопытством покосился на бочку. Жослен снова перешла на французский.

— Просто песок, — сказала она. — Пропитанный старым машинным маслом. Песок удаляет комочки земли. А масло защищает сталь от ржавчины.

В узкой и темной прихожей хозяйка повесила мой твидовый пиджак на вешалку. Непонятно, заметила она ярлычок на нем или нет; помогли ли ей годы службы в полиции разглядеть, что буквы на нем стерли не мои позвонки…

— Посидим на кухне, — предложила она. — Этот рассказ не для уютных кресел. Да у меня уютных кресел и нет.

— Я знаю, — сказала Берле, — что ваши родители умерли около шести часов утра. Нас известил об этом мужчина, ловивший карпов. Он сидел на другом берегу. Это далеко, и кусты там растут густо, но он хороший свидетель. Лучше не бывает.

Я склонил голову набок.

— Рыбалка на карпа требует терпения и наблюдательности, — объяснила моя собеседница. — Надо сидеть совершенно неподвижно. Около шести часов он услышал крики и увидел, что кто-то в красной куртке бежит к воде. Сначала подумал, что там тоже ловят рыбу и один рыболов бежит помочь другому вытащить крупного карпа, но потом настала полная тишина. Свидетель подумал: что обычно делают, подцепив рыбину сачком? Либо выходят с ней на берег, либо пытаются поймать еще одну. Но рыболовы на другой стороне как сквозь землю провалились, будто невидимки. Свидетель привстал, и ему показалось, что в воде лежит что-то красное. Тогда он сел на велосипед, поехал домой и вызвал полицию.

Слушать этот рассказ было больно. Берле говорила бесстрастно, иногда переходя на французский, но потом снова возвращалась к английскому.

— И тогда, — спросил я по-французски, — вы пошли в лес?

— Не сразу. Когда он позвонил, я нашла это место на карте и очень удивилась. Ведь там располагался запретный лес, с неразорвавшимися снарядами. И вот мы с еще одним инспектором полиции доехали до места, где удил рыболов, и переплыли реку на резиновой лодке.

— А лес был огорожен? — уточнил я. — Колючей проволокой, например?

— Местами. Но следили за ограждением плохо. После этого несчастья поставили новое ограждение, гораздо выше, но и теперь просто поразительно, до чего плохо ограждены леса на Сомме. Мы, французы, довольствуемся предупредительными щитами. Но ведь если не умеешь читать, это не поможет. — Жослен почесала руку.

— На ком из них, — заговорил я после тягостной паузы, — была красная куртка?

— На вашей матери, — сразу же ответила Берле. — Что-то вроде анорака. Ваш отец был в темной одежде, и найти его оказалось труднее.

Она не сводила с меня глаз. Смотрела оценивающе, как дедушка смотрел на растрепавшийся канат.

— Мы сумели поднять их на плот. Думали, что они подорвались на снаряде, и удивились, увидев, что тела их невредимы, — рассказывала она дальше. — Ни единой ранки. Следы на траве вели ровно к тому месту, где их нашли. Будто они побежали в воду и специально не высовывались из нее, чтобы утонуть.

— Газ, — пробормотал я. — Le gaz.

— Что?

— Газовый снаряд. Разве не газовый…

Жослен чертила на поверхности стола указательным пальцем невидимый узор.

— Да. Но это выяснилось много позже. При вскрытии. В их легких обнаружилось постороннее вещество. Не горчичный газ и не фосген. Состав, который химики затруднились определить.

— Рыболов больше никого не видел? — задал я еще один вопрос.