Марина Скрябина - Умереть – это не страшно

— Привет, Александр Вячеславович. Рада слышать, — отрапортовала я бодро, несмотря на его вкрадчивое «Танюш».

— Давай без официоза, — услышала в ответ, и вспомнила, как он смешно морщит нос, когда ему что-то не нравится. Интересно, заняв столь высокий пост, избавился ли начальник УГРО от школьной привычки? А он продолжил: — Мы же с тобой еще в прошлый раз условились, что ты меня будешь называть «Саша» и на «ты».

— Саш, извини, что забыла о нашей договоренности: не один год прошел. Да ты и сам, наверное, знаешь, что теперь я здесь бываю крайне редко, а сейчас в Подмосковье меня привели невеселые дела.

— Знаю, конечно. Поэтому и позвонил. Мне шепнули, что ты третий день в квартире дочери окопалась. Порядок наводишь. Неужто решила вернуться в родные пенаты?

— Не угадал. Я продаю бывшую Алискину квартиру. А что ты хочешь от меня?

— Вот по этому поводу я и хочу с тобой повидаться. В смысле — не по продаже квартиры, а по поводу Алисы. Ты не возражаешь?

— Оперативно действуете, гражданин начальник. Меня, значит, третий день пасут, а я и ведать ничего не ведаю. Ловко вы меня окрутили.

— Танюш, не сердись. Так случайно получилось, что я наведался к участковому вашего дома, а он — сама понимаешь! — за твоей пустующей квартиркой полгода посматривал. Случается иногда, что в таких квартирах чужие поселяются, а то и вовсе — бомжи.

— Нет, Саш, я без претензий. Ты — человек важный, не мне роптать. Ты лучше скажи, чем могу помочь? Что-то серьезное? Мне подъехать к тебе на работу?

— Нет-нет. Лучше в неформальной обстановке. Недалеко от автовокзала открыли пиццерию, там и увидимся. Не возражаешь? Собственно, я сейчас в ней и нахожусь по своим делам. Так что — подходи. Тебе ведь пять минут идти от твоего дома? Дальний столик справа у окна, — уточнил начальник УГРО напоследок.

— Жди. Сейчас буду.

Я собралась быстро, подумала и захватила с собой дневник Алисы, а вскоре уже сидела напротив Саши. После обмена приветствиями он спросил:

— Ты заказывать что-то будешь? Здесь пицца неплохая.

— Нет. Ничего не хочется. Так устала, что кусок в горло не полезет. Может только чашку капуччино, раз это вроде как итальянское заведение. Хоть время позднее, но отказать себе в чашке хорошего кофе не могу.

Сделала заказ, а у самой нервы расходились не на шутку: зачем он меня вызвонил? Санек же, как назло, сам не заговаривал о цели нашей встречи, а внимательно рассматривал меня с другой стороны стола, приметив, видимо, профессиональным глазом мою нервозность. Когда принесли кофе, и официант ушел, я не выдержала:

— Саш, не томи. Считай, что положенную паузу ты выдержал. Зачем позвал?

— А я вовсе не паузу выдерживаю. Тебя вот рассматриваю: прекрасно выглядишь, хотя и ссылаешься на усталость. Представляю, как же ты бываешь хороша, не уставшая… Но дело-то в другом: я не знаю, с чего начать разговор, чтобы не сделать тебе больно…

— Ты об Алисе? — он кивнул, — Ну, больнее потери ребенка, пусть и великовозрастного, пусть и проблемного, а не такого идеального, как хотелось бы, для матери сложно найти. Говори, как есть.

— Успокойся, — он взял мою руку в свои ладони, заглянул мне в глаза через стол…

«Боже! Уж не в любви ли он собрался мне объясниться? Вот некстати!» — проскочила нелепая мысль, но я ее мигом отогнала.

— Танюш, мне стало достоверно известно, что твоя дочь не покончила с собой, вернее — она сделала шаг из окна не по своей воле. Ее вынудили, — сказал он, не выпуская мою руку, но я выдернула ее и схватилась за чашку кофе, как за спасательный круг.

Руки дрожали, расплескивая на блюдце белоснежную пенку с капуччино. Мои предположения, вызванные чтением Алисиного дневника, подтвердились самым неожиданным образом.

— Как — не сама? Ты в этом уверен? — я перешла на шепот не для того, чтобы никто не услышал моих слов, а потому, что перехватило дыхание.

— Ее вынудили двое недоносков. Только доказать ничего не получится.

— А ты откроешь снова уголовное дело? — голос вернулся ко мне, но не самообладание.

Слезы хлынули сами собой. Меня трясло, как в лихорадке. Во мне сейчас боролись два чувства: радость, что смерть Алисы не была суицидом, который является страшным грехом, ведь раньше самоубийц ни только не отпевали в церкви, но и хоронили за оградой кладбища. И тут же на меня навалилась горечь утраты старшей дочери, которая погибла по неизвестной причине. Пусть убийц найдут! Ведь доведение до самоубийства тоже наказывается, насколько мне известно. Пусть найдут их и накажут по всей строгости закона! Но я услышала:

— Нет. Дело открывать я не буду.

— Почему?! Почему, Саша?! Чтобы не портить отчетность?! — я выкрикнула в запале столь эмоционально, что на нас обернулись посетители кафе, сидящие поодаль.

— Тише, Танюш, тише. И для отчетности — тоже, как это дико не звучит в устах простого обывателя. Ты же знаешь — у нас с этим строго. Но я не заведу дело по иной причине: убийцы Алисы уже наказаны.

— Почему убийцы? Почему во множественном числе? Они загремели по другому делу, что ли? И уже признались?

— Танюш, не части. Их было двое, и они не ушли от наказания. За ними оказался такой шлейф преступлений, что они бы не вывернулись на суде, несмотря на высокое покровительство. Но их покарало не правосудие, а — Бог. После такого и я, безбожник, готов поверить в существование высших сил. Спустя всего три недели после гибели твоей дочери они, разогнавшись на большой скорости на автомобиле, проломили ограждение моста и упали в реку. Представляешь, как вся их никчемная жизнь промелькнула у подонков перед глазами за те минуты, что они летели вниз, а потом тонули, погребенные в машине? Это не мгновенная смерть, а гораздо страшнее.

— Кто они? — не выдержала я.

— Тебе так важно знать?

— Да, — выдавила я с трудом.

Я тихо плакала, поэтому закрыла лицо ладонями, чтобы спрятаться от посторонних взглядов. Чисто инстинктивное движение — ненавижу плакать на людях! Но этот горестный поток застал меня врасплох.

Теперь я могла оплакать свою дочь по-настоящему, ведь на похоронах Алисы я не давала волю слезам. Во-первых, потому что похороны легли целиком на мои плечи, и надо было оставаться сильной, не раскисать, а во-вторых, конечно, из-за того, что я была уверена — это суицид.

Отплакавшись наконец, я вся превратилась в слух, чтобы услышать имена убийц.

— Карен и Артур Бабаян, — сказал Саша, четко проговаривая каждую букву. — Тебе эти имена о чем-то говорят?

— Еще как говорят! Но как? Они?!! Они же любили Алиску! По крайне мере — я так всегда считала, поскольку они постоянно толклись рядом.

— Что? Сразу оба?

— Сразу или нет — достоверно сказать не решусь, но что в разное время они были ее любовниками — знаю точно.