Сергей Зацаринный - Шведское огниво

– С Гедимином пускай договаривается его сын. Даром что ли мы для него стараемся? Главное, чтобы он прибыл к отцу не с пустыми руками. А об этом должны позаботиться мы с тобой. Про себя я уже сказал. Получу согласия Калиты на княжение Наримунта в Новгороде.

– Отдать Новгород!? – в ужасе закричал монах.

– Почему отдать? Разве он принадлежит московскому князю? Ему же нужно серебро? Он его получит. А вот твоё дело проследить, чтобы всё прошло без сучка, без задоринки. Поедешь сам в Новгород.

– Да там всем вертит архиепископ Василий Калика! Который от этого Наримунта под Киевом едва ноги унёс. Из-за того он и в плен сюда попал.

– Вот и хорошо, – невозмутимо ответил шейх, – Вам двум духовным лицам будет легче договориться. Попросишь митрополита помочь. Твой князь тебе только спасибо скажет. Если он мир с Литвой учинит, у Новгорода союзника против него не станет – серебро будут слать без задержки. А чтобы новгородцы себе рыцарей в друзья не взяли или шведов, новый князь проследит. Самое главное, закроет для них путь в полуночные земли. Сейчас только слух идёт про тамошние богатства. Если выяснится, что это не слух, тогда уже никого и ничем не удержишь. Переведи, Злат. Хочет он стать новгородским князем?

После ухода Алексия эн-Номан захотел посмотреть на Юксудыр. Злата, провожавшего инока за ворота суфийской обители, он спросил, можно ли тому довериться. Как ни старался московский гость, но ему не удалось скрыть колебаний.

– Чужая душа потёмки, – уклонился от ответа наиб.

Только перед этим, прощаясь с Алексием, он напутствовал его:

– Ты разочарован, что всё идёт не так, как тебе хотелось? Подумай. Ты ведь достиг больше, чем желал. Хочешь оставаться простым слугой своего князя, когда всевышний отдаёт в твои руки его судьбу?

– Видно, Господь испытывает меня, – согласился тот, – По плечу ли мне эта ноша? Дело невиданное. В Новгороде со времён Рюрика княжили только его потомки.

– Настал твой черёд решать. Ещё не поздно отказаться. Только небо может больше не послать тебе второй такой возможности и ты так и останешься просто слугой у князя. Разве не сказано в писании: «Оставьте мёртвым погребать своих мертвецов?». Нужно идти вперёд.

Сам Наримунт ещё не мог прийти в себя от нахлынувших на него перемен. Только что был жалким пленником в стане врагов, которого, словно невольника продавали из рук в руки, как вдруг перед ним открылся путь к княжескому столу. Да какому! Это ведь не удел в вотчине его отца. Это самовластный Господин Великий Новгород! Вровень с отцом сесть! Теперь Наримунт с восхищённой настороженностью поглядывал на загадочного старика, дёргающего из своей скромной обители под сенью старых груш нити судеб.

Когда Злат сказал княжичу, что они отправляются на постоялый двор Сарабая, тот запросился с ними. Он хотел поблагодарить Юксудыр за помощь в трудный час. Эн-Номан не возражал.

– Никогда не нужно забывать о благодарности, – одобрительно сказал он.

Увидев въезжающую во двор повозку шейха, Сарабай изрядно струхнул. Он уже привык за последние дни к нашествиям стражников и начальников, но появление святого старца повергло его в ужас. Неужели двор действительно считают прибежищем джиннов? Если так дело пойдёт, то народ станет только лошадей нахлёстывать в страхе, проезжая мимо. И не продашь никому.

Однако, эн-Номан даже не стал заходить внутрь. Он и с повозки не слез, поприветствовав хозяина благословляющим взмахом руки с чётками. Вызванная из хозяйских покоев Юксудыр, вышла с большим узлом в руках. В нём оказалась одежда княжича, которую она отстирала от сажи. От такой заботы Наримунт совсем растрогался и стал взволнованно благодарить девушку. Та смущённо улыбалась. Злату подумалось, как действительно тронула юношу это простое проявление обычной человеческой заботы. Здесь, в чужом краю, среди врагов. Где все видели в нём только пленённого княжеского сына. Видно Наримунту не понравился скучный голос, которым наиб переводил его горячую речь, потому что он вдруг поклонился девушке и поцеловал ей руку. Юксудыр вспыхнула и зарделась.

Всё это время эн-Номан потихоньку наблюдал за ней из своей повозки. Злат уже было решил, что он не станет беседовать с девушкой, когда шейх попросил её приблизиться:

– Мне сказали что ты ищешь свою родственников, и у тебя есть перстень, который ты им хочешь показать?

Юксудыр вопросительно посмотрела на Злата и, получив утвердительный кивок, приблизилась и стала доставать шнурок из под ворота. Только тут наиб заметил, что шейх устремился взором на шрам на шее. Он даже подался вперёд, как охотничий пёс, учуявший добычу.

– Отдай мне этот перстень. И пока не говори никому, что он у тебя был, – эн-Номан ободряюще улыбнулся и ласково погладил девушку по руке, – Послезавтра мы с тобой поедем к твоим родным.

Когда они ехали обратно, шейх сказал, после долгого молчания:

– Я узнал этот шрам.

Злату было пора возвращаться к своим делам. Юношу с девушкой он передал в могущественные руки и их судьба теперь от него не зависла. Хотелось думать, что она окажется к ним благосклонной. Он сходил с докладом к эмиру, сам выслушал сообщения о происшествиях в городе за последние дни. В Сарае всё было спокойно. Караваны ушли, корабли уплыли, купцы разъехались. Затихли роскошные сарайские базары. Летняя торговая суета закончилась. Осенняя теперь не наступит. С отъездом хана его огромная столица теперь погрузится в ленивое полусонное существование. Скучно.

Хотя летом всё оживёт. Даже владыкам не под силу повернуть древние караванные тропы, поменять местами моря и реки. Снова, как и века назад, будут идти по ним купцы. Злату подумалось, может оно и к лучшему, что теперь не будет здесь напыщенных эмиров с их свитами, хитрых чиновников и придворных интриганов. Настанет царство купцов, с их сметливостью, оборотистостью и любовью к выгоде и здравому смыслу. Только танцевать весь этот мир будет под звон серебра.

Узел с Наримунтовым барахлишком напомнил наибу, что и ему не худо бы добраться, наконец до дома и сменить рубаху. Бережно свернув свой коричневый монгольских халат, наиб переоделся в кипчакский кафтан и отправился в русский квартал. От дворца это было совсем недалече, потому двинулся пешком. Для этого и переоделся.

Наиб любил ходить пешком. Больше примечаешь, для дела очень полезно. Только ходить по улице в монгольском халате ему было трудно. Где-нибудь по узким улочкам или по базару, где все такие же пешеходы, куда ни шло, но, стоило оказаться на проезжей улице или того хуже дороги – беда. В монгольском халате его сразу узнавали издали. Встречным приходилось слезать с лошади или с повозки, чтобы почтительно поприветствовать столь важную персону. Не дай бог оказаться в это время где-нибудь у въезда на базар, когда дорога запружена лошадьми и повозками. То ли дело верхом. Иной раз и заметить не успеешь, кто мимо тебя проскакал во весь опор.