Инна Бачинская - Браслет с Буддой

Второе – свет и золото! Радость. Колокольный звон. Соборы с золотыми луковицами и медными звонами, наивная голубизна и зелень. Стилизация под лубок. Название города – сказочной славянской вязью. Правда, неуместно здесь. Но смотрится хорошо.

Третье. Костер, сидящие вокруг понурые люди в шкурах. На вертеле – не то баран, не то собака. На фоне развалин. Хвостатая комета. Название города – нарочито криво, не хватает букв, пустые промежутки. Жуткая луна. Апокалипсис. И еще…

Вдруг он увидел Белецкого! Эд перестал жевать, присмотрелся. Игорь Белецкий был не один. Сначала Эд не узнал его спутницу, потом понял, что это Соня, жена Славы Житкова. Вот это поворот! Игорь поминутно целовал ей руку, приобнимал, наклонялся и что-то шептал на ухо, прикасаясь губами к щеке.

Недолго думая, Эд вытащил айфон…

Шибаев расхворался не на шутку. Алик хотел вызвать врача, но он не позволил. Как многие сильные мужчины, Шибаев боялся врачей, лекарств и, упаси боже, больниц. Стоит появиться на горизонте лекарю, как хворь принимает серьезный оборот. Ничего, как-нибудь само пройдет, поболит – и перестанет.

Алик отпаивал сожителя отварами трав и молоком с бараньим жиром, водкой и медом. Шибаев послушно пил, так как у него отшибло обоняние, и почувствовать запах питья он не мог. Алик заставлял его кушать омлет, куриную ногу и пить чай с лимоном. Словом, старался как мог. Позвонил знакомому доктору и спросил, что еще можно сделать. Тот продиктовал названия таблеток, и Алик побежал в аптеку. Шибаеву было так хреново, что он подчинялся беспрекословно, пил и глотал все, что Алик совал ему в рот.

Пришла Эмма. Посидела у кровати. Убрала в квартире и сварила обед – борщ и котлеты. Она крутилась по квартире, время от времени подходя к Шибаеву и кладя руку ему на лоб. Он чувствовал ее прохладную руку, но глаз не открывал, делал вид, что спит. Он и сам не знал, почему. То ли чтобы не смущать и тем самым не спугнуть, то ли не желая протягивать ниточку между ними. Перед глазами была картинка из кино: герой болен, она ухаживает за ним, кладет руку ему на лоб, а он хватает ее руку и подносит к губам, глаза в глаза… ну и все в том же духе, дальше по накатанной. Не хотел он этого. Работа есть работа, его наняли для работы, а не для… знаем, чем это кончается. Но если хочет, пусть подержит руку на его лбу, а он будет делать вид, что ни о чем не подозревает.

Потом пришел Алик, и они пили чай. Алик и Эмма. Разговаривали вполголоса. Алик расспрашивал ее о том типе. Эмма говорила, что никого не видела. Похоже, тот тип исчез. Хотя она все время проверяет, когда на улице, и выглядывает из окна, когда дома. Шибаев слушал их невнятное бормотание, с трудом улавливая смысл. У Эммы приятный голос, у Алика неприятный, слишком высокий, режущий слух. Причем адвокат все время хихикает. Раньше Шибаев этого не замечал, а сейчас ему хочется, чтобы Алик заткнулся. Но тот распустил хвост и охмуряет Эмму. Знает ведь, что не обломится, исключительно из любви к искусству.

Потом Алик пошел провожать Эмму, и Шибаев остался один. На прощание она нагнулась и поцеловала его в лоб. Он снова сделал вид, что спит. А потом и правда уснул. Проснулся на рассвете, когда уже развиднелось и заглядывали в окно серые утренние сумерки. Он сполз с дивана и замер, прислушиваясь к ощущениям. Голова не кружилась, колени не дрожали. Пронесло?

Он поплелся в кухню, налил воды из-под крана, напился. Достал банку с растворимым кофе, поставил чайник. Шпана, отдыхавший на табурете, открыл один глаз и мяукнул. Морда у него была недовольная, кот словно спрашивал, какого черта шумят и мешают спать. «Тебя еще тут не хватало, – пробормотал Шибаев, – разлегся, понимаешь…» У него мелькнула мысль разбудить адвоката – он чувствовал себя лучше, и ему хотелось общения. К его изумлению, диван, где обычно спал Алик, был пуст. Плед, подушки, одеяло – все на месте, а Дрючина нет. Не поверив глазам, обалдевший Шибаев приподнял плед и одеяло, уставился. Там было пусто. Пусто! Ну, прохиндей! Ну, Дрючин! Ну, скотина!

Эмма тоже хороша, жертва жертвой, а своего не упустит.

Он пил кофе без всякого удовольствия, полный обиды на Алика и Эмму. А как же принцип «женщина друга – табу»? А как же ее рука у него на лбу и прощальный поцелуй? Потом ему пришло в голову, что Эмма – вовсе не его женщина и Дрючин имеет полное право. Имеет-то имеет, но ведь можно было потерпеть, пока умирающий друг придет в себя… Приспичило ему, видите ли! Он представил, как Алик сидит в гостиной Эммы, как они пьют вино, а потом… Черт! Ну, Дрючин, погоди!

Напившись кофе, он снова улегся и принялся ждать адвоката. Придет же он переодеться и принять душ перед работой… скотина! Настроение было на нуле, Шибаев даже забыл, что болен. Правду говорят, что все наши хвори – от психики и нервов. В данный момент психика диктовала Шибаеву дождаться Алика и призвать к ответу… Он даже кулаки сжимал, представляя их встречу. Хотя, казалось бы, какое ему дело до шашней адвоката и Эммы? Никакого. Но ведь поди ж ты… Мужская логика называется. А ведь если бы он тогда остался у нее на ужин… Он вспомнил синие глаза Эммы, ее тонкую шею, бирюзовые бусы и бирюзовые серьги-маятники… Их переглядывания через зеркало, когда он сидел в кресле и Кристина «делала ему голову». Сделаем голову в лучшем виде, сказала. И добавила, наклонившись к уху Шибаева, заметив его интерес: «Она у нас холостячка!»

Он вспомнил, как следовал за Эммой до ее дома, а потом, посидев на лавочке во дворе, ушел. Дурак! Можно было подняться к ней, сказать, что все спокойно, в поле зрения ничего подозрительного, попить чаю и тогда только уйти. Или… остаться.

Он уснул наконец. Снилась ему какая-то гадость: разбитая посуда, трещины, бегущие по стене незнакомого дома, пустая кривая улица с булыжной мостовой и разбитым фонарем…

Он проснулся оттого, что его тронули за плечо, открыл глаза и увидел Алика. Вид адвоката был страшен.

– Ши-Бон… – начал он и замолчал.

– Что? – хрипло выдохнул Шибаев. – Эмма? Говори!

– Кристину убили… Девушку из парикмахерской. Вчера вечером, нашли около полуночи. В нескольких кварталах от них…

Где-то на задворках сознания у капитана брезжила мысль, что надо бы поговорить с женой Белецкого еще раз – они побеседовали вскользь во время его первого визита, а тут еще Савелий заявил, что надо… Нет! Не собирался капитан говорить с ней. Тут все ясно, она будет покрывать супруга насчет алиби… А вы ожидали чего-то другого? Кроме того, идею о причастности владельца дорогущей тачки к ее уничтожению мог подать только человек вроде Савелия, у которого никогда не было собственного автомобиля. И насчет шантажа беременной девушки в качестве мотива идея тоже дохлая, не проходит, кого этим сейчас удивишь? Ну, случилось, с кем не бывает? Так что, сразу убивать и тачку топить? Запаниковал? Да ни в какие ворота! Дал бы ей денег, откупился, человек состоятельный. Все дешевле, чем гробить авто. Тем более не была Мороз беременной. Дурацкое предположение до идиотизма порядочного индивидуума, который не пережил бы позора. У Савелия обостренное чувство приличий, считает Философ, он наивен, как старая девственница в вопросах секса, щепетилен и порядочен, как… не знаю кто! Дон Кихот! Из позапрошлого века. Или последний из могикан. Доказав себе как дважды два, что не стоит обращать внимания на этого, как говорит Федор, оракула с приветом, капитан вспомнил, как часто эти два клоуна, Философ и Савелий, ткнув пальцем в небо, попадали в десятку. Прокрутив ситуацию и так и этак, он решил все же встретиться с Маргаритой Алексеевной Белецкой. Исключительно для того, чтобы поставить галочку, а то царапает. И отчитаться перед Савелием, угрюмо хмыкнул капитан.