Инна Бачинская - Браслет с Буддой

А малевать можешь сколько влезет, никто не запрещает, сказал дядька великодушно. Только с куском хлеба в руке оно понадежнее будет. И он сломался. Он, Эд Кушнир, сломался! Не посмел пойти против семьи, ненавидя, протестуя внутри, издеваясь, чтобы замаскировать падение. Притворяясь сильным. Он был беспощаден, от него шарахались…

Их было трое, рослых, нахальных, громогласных… Самые популярные парни в альма-матер. Правда, Слава Житков, чемпион института по шахматам, был как бы чуть в стороне – не принимал участия в попойках на квартире Белецкого – во всяком случае, не в каждой, не соблазнял девиц, которые так и вешались на шею, словом, был самым адекватным в их мушкетерском трио отпетых. Он был созерцателем, молча, с легкой усмешкой наблюдал, и бог весть что варилось в его черепушке.

Квартиру Белецкому подарил отец, бывший директор инструментального завода, сумевший в мутной воде сумбурной приватизации отхватить приличный куш. Двухкомнатная квартира в центре была подарком сыну на двадцатилетие. Соседи жаловались, вызывали милицию, сообщали в институт – все без толку. С этих безбашенных – как с гуся вода.

Рита перевелась к ним на втором курсе из другого города – отца, крупного военного чина, перевели в часть, квартировавшую в пригороде. Она была другая. Черноглазая, черноволосая, с очень белой кожей… И это в то время, когда все поголовно были блондинками Барби. Сначала на нее запал Игорь Белецкий, а потом спикировал Эд. Им и раньше приходилось делить подруг, но сейчас все было иначе. Эд – игрок, сидит в нем этакий неистовый и злой азарт. Рита нравилась ему, ее высокомерие и нежелание идти на контакт разжигало ему кровь, а присутствие Белецкого добавляло перца. Тем более эти двое были из одного круга баловней судьбы, а он, Эд Кушнир, баловнем судьбы не был. Он прекрасно это понимал, но понимал также и другое. Держись королем, и никто не заметит, что ты голый. А твоя свита будет тебе подыгрывать. Свита голого короля, играющая короля, не подозревая, что королем он не является…

Короче, он сумел найти к ней ключик. Подарил рисунок тушью – ее портрет в образе колдуньи с волосами-змеями и пронзительным тяжелым взглядом. Полуголой… Не постеснялся, зная, что их нужно зацепить и заинтересовать. Попирающей ногами мускулистого амбала, похожего на Белецкого. Положил большой конверт с рисунком ей на стол. И ушел. Не сказав ни слова. Она подошла первой…

Сказала: неужели я такая? Он ухмыльнулся и посмотрел ей в глаза. Она вспыхнула. Он проводил ее до дому и сразу ушел. Три дня не подходил, издали наблюдая, как вьется вокруг нее лузер Белецкий. Ощущал на себе ее взгляды, делая вид, что не замечает. Он, как опытный рыбак, осторожно тащил из воды клюнувшую большую рыбу. Она пригласила его на кофе. Он снова провожал ее и снова ушел. Он видел, что она озадачена и готова сама бежать за ним. В конце концов, уже было непонятно, кто за кем охотится. У него в глазах темнело при мысли о ней… Но он держался.

Кончилось все квартирой Белецкого – он взял у него ключ и попросил не отсвечивать пару часов. Как всегда, как обычно… Так, да не так. Он чувствовал, что сходит с ума. Говорят, что у каждого есть своя половинка, и ему пришло в голову, что Рита – его женщина. Прошел месяц, а они все не могли оторваться друг от дружки. Белецкий завидовал черной завистью, но ключ давал исправно. Слава Житков наблюдал со стороны. Потом Эд узнал, что эти две обезьяны заключили пари, на сколько его хватит.

Летом Рита уехала с родителями на море, а Эд снял какую-то не вовремя подвернувшуюся ненужную ему нимфетку и попросил ключ…

Дальше вы знаете.

Слава Житков, утешая, сказал: «Белецкий, конечно, нарушил кодекс мужской чести, поступок, конечно, подлый, но и ты не лучше. Ты же игрок, Эд, какого черта ты не просчитал и полез в грязь?» – «Пошел ты, – сказал Эд, – друг, тоже мне…» Прекрасно понимая, что Слава прав.

Он даже не стал бить ему морду, Белецкому. Гибкий, умеющий вертеться и падающий как кошка на четыре лапы, он почувствовал, что это шанс уйти, хлопнув дверью. Дело чести. К черту дядьку! К черту экономику! Возвращаемся к истокам. Он художник. Он артистичен во всех своих проявлениях. Его жестокость, презрение, высокомерие, злоба и ненависть к серости – суть проявления натуры. Длинные волосы, седые виски, небрежная одежда, волчий взгляд – та же натура… Он над толпой. Он аморален… Потому что мораль – для ничтожеств внизу. Ему можно все. Он свободен от химеры совести. Немецкий философ говорил о таких, как он.

Он ушел, сказал напоследок: «Да пошли вы все!»

Они расстались на долгих пятнадцать лет. Каждый пошел своей дорогой. Эд иногда пересекался со Славой Житковым, тот рассказывал новости. Белецкий и Рита поженились…

Лет пять назад он столкнулся с Белецким на улице, они обнялись, похлопали друг друга по плечу, и тот пригласил его в гости. И он снова увидел Риту…

…Эд уселся за служебный столик. Кормят здесь прилично. Дело сделано, можно перекусить. Он ухмыльнулся, вспомнив обескураженного Борика. Ему пришло в голову, что тот может отказаться от его услуг, кажется, он перегнул палку, но он тут же одернул себя: никто не будет диктовать Эду Кушниру!

Зал был полон; гомон, смех, звяканье стекла. Красивые женщины в вечерних платьях… Тут было на что посмотреть. Он сосредоточенно ел, чувствуя, как проголодался. Кажется, не обедал сегодня. Паста с лососем под белым фирменным соусом и легкое белое вино. Ему хотелось напиться… Накатило настроение, но предстояла ночь работы – даром, что ли, он выспался днем? Он снова вспомнил визит к Белецким… Рита! Его болевая точка. Она несчастлива, видно невооруженным глазом. Они не встречались с последнего Нового года… Он наткнулся на нее на улице, затащил к себе в мастерскую и… Как они целовались! Ничего не прошло, их близость была как ожог! «Ритка, мы идиоты, – прошептал он. – Но еще не поздно! Ты понимаешь, что все еще можно исправить?»

…Она молча одевалась, не глядя на него. Ушла, не попрощавшись. Ему хотелось вскочить с дивана, схватить ее за плечи, тряхнуть хорошенько и закричать: «Ритка, очнись! Ты же любишь меня! Почему?» Ему хотелось ударить ее… Он перевернулся на живот, зарылся лицом в подушку и в бешенстве зарычал…

Сказал вслух: «Я его уничтожу!» Повторил еще раз, словно пробовал на вкус. И еще…

…Рассеянным взглядом он скользил по лицам – разгоряченным, нетрезвым, смеющимся. Много красивых женщин, много солидных мужчин. У каждого дома жена и потомство. Ночной клуб «Рубикон» хорош тем, что сюда можно прийти с подругой. Жен сюда не водят, репутация у заведения прихрамывает – стриптиз, скабрезный юмор… Даже десерт, всякие пирожные с вишенкой в виде женской груди, шоколадные бомбы, мусс под карамельной корочкой, на которой писающий мальчик из малинового, черничного, яблочного сиропа или шоколада. Эду вдруг пришло в голову, что, возможно, Борик не так уж не прав, драпировки и пошлые рюши были бы уместнее в этом бардаке. Он вдруг почувствовал, что не хочет отдавать свои граффити… Ему казалось, что ничего значительнее он не сотворял! Они будут на вон той стене. Первое панно – мчащийся мотоцикл, металлический зверь, дракон, с парнем в черном рогатом шлеме с забралом, закрывающим лицо – он хищно пригнулся к рулю, – и девушка во весь рост: длинные волосы, белое платье на ветру… похожа на Риту. Драйв. Восторг. Движение. Жесткой готикой внизу – название города. Справа в самом низу – маленькие буквы «Э» и «К». Эд Кушнир.