Шота Горгадзе - Любовь к деньгам и другие яды. Исповедь адвоката

— Или?

— Или же вы проверяли меня. В очередной раз.

Левин возвращается к столу, садится в кресло.

Левин достает из ящика стола небольшую пирамиду-головоломку.

— Проверял, Шота Олегович, — говорит Левин. — Но на этот раз не вас.

— Я так и подумал, Илья Яковлевич.

— Рад, что мы с вами понимаем друг друга.

— Разве у меня есть выбор?

Левин улыбается. Впервые.

— Как и у меня. У вас есть еще вопросы?

— Нет, на сегодня нет.

— Звоните в любое время.

— Надеюсь, не понадобится.

За две недели до суда мне подожгли дверь в квартире. Облили бензином и подожгли.

Исполнителей поджога полиция, конечно, не обнаружила, но я был совершенно уверен: это — кто угодно, но не мой таинственный злопыхатель. Мой — капитан Блад, готовый, если надо, убить за высшую идею, и тут на тебе — такая ее деградация, все равно что застать Маркса за пивом и воблой.

Нет уж, от чего-чего, а от идейного пафоса ни один диктатор не откажется. А мой Anticapitalist и есть диктатор, самый что ни на есть настоящий. Все признаки налицо: великая цель, кровью намеченный путь и в светлом конце туннеля диктатура свободы, равенства и братства.

Вообще, интересно было бы посмотреть на этого проповедника добра, каков он на самом деле.

Хм. А ну-ка…

Я взял ноутбук и нашел страничку Anticapitalist.

Просмотрев ее внимательно, я обнаружил (ума не приложу, как пропустил его раньше) электронный адрес. Более того, кроме электронного был указан и адрес фактический, и даже указаны даты собраний, лекций и семинаров сообщества Anticapitalist.

Собраний!

Лекций!!

Семинаров!!!

Черт возьми, нет, ну это надо же.

Регистрируемся онлайн, количество мест у них, видите ли, ограниченно.

Ладно. Хорошо. Будет вам и диспут, «и ванна, и кофе, и какава с чаем». Алаверды, доктор Киссер: меняем правила игры на свои.

Имя: Горгадзе Шота Олегович.

Лекция — «Частные деньги».

Завтра в 14.00.

Check in.

Я закрываю крышку ноутбука.

Полозов бы не одобрил, это уж наверняка. Я и сам не очень одобряю, но не будем гадать. Дело сделано. До завтра, будущее.

Посмотрим, насколько ты светлое.

Ложная скромность как ложный гриб: тот же яд.

Я — хороший адвокат, чего уж греха таить, и не боюсь трудных дел и сложных решений. Скорее, наоборот, простые решения пугают меня куда больше. И я не боюсь признать, что чего-то боюсь: отсутствие страха — первый признак дурака. Простыми решениями сложных вопросов вымощена дорога в такие места, которых порядочному человеку стоит избегать. Любители простых решений не раз уже заливали землю кровью, а светлого будущего все не видать.

Вот Anticapitalistы — у тех все просто: кто не за идею, того в лом.

Что ж, на каждый лом найдется свой ПМ.

Да, вот так… А вы как думали? Мы тоже не лыком шиты. Подарок благодарного клиента. Красивый ствол. Вороненый. Именной. Особенный. Именная, вернее. Потому что зажигалка. Но с виду не отличить — 1:1. Вот уж не думал, что пригодится… так.

Психология — великая вещь, даже вооруженный зажигалкой мужчина все-таки вооружен. Я выхожу к машине, весь крутой и стильный, только музыки не хватает.

Читайте завтра жирным шрифтом: «Сенсация! Адвокат Горгадзе устроил в центре города такое…!»

Наверное, у меня должен быть совсем другой настрой, и должны быть совсем другие мысли в голове. Более подходящие моменту, что ли. Тревожные и тоскливые, как крик стареющей чайки над серой балтийской волной. Но нет же, ничего подобного. Ничего, впрочем, и радужного, с вензельками там всякими, но так: нормальный мужской рабочий настрой. Даже куражистый: не каждый день приходится ездить по Москве с пистолетом под мышкой.

На место я приехал вовремя. Зашел в подъезд, осмотрел подъезд, прошел по лестнице до верхнего этажа (я видел, так часто делают копы в крутых американских боевиках) и не поленился, подергал ручку ведущего на чердак люка. Заперто.

Преисполнившись уверенности, спустился вниз на первый, квартира номер 3. Позвонил в дверь. Торопливые шаги.

Дверь мне открыла революционерка. Рост средний. Глаза зеленые. Волосы в пучок. Одета в простой вязаный, вытянутый свитер до колен (колени хорошие), в тапочки и запах печенья. Взгляд не пореволюционному приветливый.

— Вы Горгадзе?

— Я Горгадзе.

— Мы вас ждали…

— Правда?

— Правда. Проходите. Я — Оля.

— Спасибо, Оля.

В прихожей светло и чисто. Сильно и сладко пахнет печеньем. Я раздеваюсь.

— Снимайте пиджак, у нас тепло… — Революционерка Оля подает мне вешалку.

— Нет, спасибо. Я… так.

Оля кивает и жестом приглашает меня пройти в комнату, откуда слышен негромкий гул голосов.

Я вхожу в комнату. В комнате человек пятнадцать, и кажется, будто все говорят одновременно. Никто не обращает на меня особого внимания, разговоры не прекращаются, никто вообще никак не реагирует, несколько взглядов, и все. Отлично. Сяду у двери. Отсюда удобнее стрелять. Ну… и бежать.

— Чай, печенье? Я только что напекла. — Революционерка Оля подносит мне тарелку, и я не отказываюсь.

Пью чай. Ем печенье. Я спокоен, как человек, в которого уже стреляли. Я вооружен. Молодые антикапиталисты забывают обо мне совершенно, и я прислушиваюсь.

Тут явно разгорается революционный диспут. Точнее, судя по всему, разгорелся он давно и сейчас явно входит в кульминационную стадию. Дискутируют двое: высокий, худой брюнет, с будто бы вырезанным из темного дерева тонким, красивым лицом, и другой — блондин, непонятно какого роста, потому что он сидит, его открытое спокойное лицо в оспинах, глаза чуть навыкате, синие, живые. Брюнет стоит, наклонившись вперед, воинственно оперевшись о стол, второй сидит напротив, откинувшись на спинку стула, немного на сторону и вниз, будто пытается поднять что-то, только что упавшее на пол, не вставая из своего… инвалидного кресла!

— Сережа, ты не понимаешь… — Некрасивый парень в кресле спокоен.

— А я и не понимаю!

— Мир не готов…

— Мир всегда не готов! Невозможно приготовиться к переменам. Все эти предварительные ласки лишь обесценят идею. Люди наслушались разговоров на сто лет вперед, на двести! На тысячу! Нужны меры. Решительные! И сейчас же.

— А тюрьма?

— Пусть!

— Твои предложения? Собираешься запретить государству печатать деньги?

— Я собираюсь узаконить право печатать свои.

— Хайек тоже собирался…

— Чем плох Хайек?!

— Ничем. Просто ты не Хайек. И мы не в Швейцарии.

— Государственная монополия на деньги — зло с тех самых пор, как изобрели и то и другое: так деньги попали под политический контроль. То есть изначально. Все уже забыли, что деньги — тоже товар. Он должен производиться и продаваться на условиях открытого рынка. И конкурентная борьба определит, чьи деньги лучше…