Николас Фрилинг - Вальпараисо

Зато когда он научился ориентироваться по звездам, после того как суша исчезла из виду, это было восхитительно. Довериться хорошему судну, быть в море, настоящем море, на глубине в добрую милю под килем, и прокладывать курс против ветра в шторм — это стирало воспоминания о Полин. Раймонд никогда больше о ней не слышал.

Раньше он всегда работал по одной и той же схеме. Получить работу, постепенно осваивать ее было увлекательно, но спустя три месяца, вникнув в тонкости, Раймонд терял интерес и тогда в большинстве случаев уходил. Иногда его увольняли за дерзость и — по меньшей мере однажды — за неэкономное расходование средств. В какой-то степени Капитан научился репортерскому делу и неплохо преуспел в первый год туристического бума в Испании. Потом с головой ушел в торговлю марокканскими изделиями из кожи на Балеарских островах, а через некоторое время опять занялся организацией туристических поездок по винодельческим районам Бордо — с дегустацией.

Иногда накатывали приступы отчаяния, и худший из них — когда Раймонд попытался вступить в Иностранный легион, а его забраковали из-за плоскостопия.

Даже в Танжере он ни разу не сделал ничего по-настоящему бесчестного, хотя сделал бы, дай ему кто-нибудь шанс заняться контрабандной перевозкой евреев, оружия или золота. Правда, Раймонд впутался в кое-какие сомнительные делишки, и его судно четырежды разыскивали французские, английские и испанские власти. Но Капитан хорошо изучил Атлантическое побережье и западную часть Средиземноморья.

Обычно он хорошо зарабатывал, если работал. Благодаря учтивым манерам, респектабельной внешности, знанию языков и аккуратности в обращении с бумагами Раймонд всегда мог получить место в отеле, когда дела шли неважно. Он пообвык разбираться в полицейских и консульских чиновниках, таможенниках и работодателях. Обзавелся он и опытом иного рода благодаря множеству мелких приключений с туристками.

Пару раз Капитану по-настоящему улыбалась удача — он отправлялся в Париж и гулял так, что, под конец оставшись без гроша, вынужден был автостопом добираться туда, где, ожидая хозяина, на приколе стояла «Оливия».

То письмо Раймонд получил совершенно случайно, заглянув к вице-консулу в Опорто. Господину Капитану предлагалось сообщить свое местонахождение нотариальной конторе в полузабытом городе его юности, и, сделав это, он получил наследство. Вот уж воистину подфартило — ведь могли пройти годы, прежде чем Раймонд снова появился бы в Опорто.

Не отец сделал его наследником — уж папа бы точно ничего не оставил. Старый добрый дядя Густав из табачной лавки.

Только ли в том дело, что Раймонд приходился старику племянником, а собственных детей у него не было? Или он испытывал какую-то неодолимую симпатию к этому морскому бродяге, напрочь лишенному добродетелей лавочника? Ведь Густав мог бы с легкостью выразить неодобрение, благополучно забыв про него!

Не улавливал ли порой и дядюшка дуновение пассата в кедровой коробке из-под кубинских сигар?

К тому времени, когда из сухих адвокатских писем Раймонд узнал, что стал обладателем доходов от честной торговли, каковой в течение сорока лет занимался другой человек, у него уже созрел план. Почему именно Вальпараисо? Да, Капитан считал, что только средиземноморский климат более-менее пригоден для жизни, а это единственное место во всей Южной Америке, где он властвует. Но это было второстепенным соображением.

Скорее все шло от чтения, от одной книги — Раймонд забыл автора, название и даже о чем она, но одна фраза осталась, проникнув в плоть и кровь:

«Достойные Инсбрука фуникулеры и полоненные бабочками улицы Сантьяго».

Эта фраза продолжала преследовать Раймонда даже после того, как он избороздил большую часть Средиземного моря и высадился в самой южной точке Франции, на берегах островов, носивших прозаическое название Йерские.

Случалось, он месяцами вообще не думал о Вальпараисо. Просто готовил «Оливию» к океанскому плаванию, изучал географию и метеорологию в библиотеках Йера и даже Тулона, подсчитывая, сколько запасов ему потребуется, и прокладывая маршрут, размышляя об экстренных ситуациях и теплой одежде, в которой не нуждался последние десять лет.

Что еще он мог делать?

На горизонте, в пяти минутах плавания от Жьена, виднелся «Ястреб». До Поркероля он дойдет через десять. Раймонд аккуратно завернул своего лангуста и спустился в шлюпку. Дня три-четыре назад он получил исписанную небрежным почерком открытку от корсиканца. А это был друг, насколько Раймонд мог причислить кого-то к такой категории. Ну, наверное, Кристоф тоже друг, и, если подумать, не менее близкий, чем корсиканец. А еще ближе никто никогда не подходил.

— Hola [9] Привет ( исп. ). , Жо.

— Hola, Рамон.

— Заходи, промочим горло. Но прежде мне надо провернуть одно дельце.

И впрямь он очень кстати поймал этого лангуста. Выручка пойдет на вино и дополнительную пачку сигарет, не только сейчас, но и вечером, с Натали. Лангуст делал Раймонда свободным, а не жалким нищим. С корсиканцем это важно — не выглядеть бедолагой без гроша.

Как всегда, Жо демонстрировал свой в высшей степени индивидуальный стиль. Глядя на него, окружающие всегда задавались вопросом — не скрестил ли кто по какой-то менделианской причуде два совершенно разных растения. Листва была странной, цветы — яркими, плоды — сладкие и терпкие одновременно, со специфическим привкусом. Кто знает — возможно, ядовитые? Среди агав и мастиковых деревьев Лазурного Берега так много странных фруктов, экзотических цветов, удивительных листьев с шипами.

Каков истинный характер корсиканца? На что он в действительности способен? Да, верный друг и надежный помощник в драке. Даже более того. Но как случилось, что этот малолетний гангстер, настоящий сорвиголова, стал его другом? Раймонду было бы сложно ответить на этот вопрос. Он почувствовал бы себя крайне неловко, попавшись на глаза Натали в компании Жо. И даже не слишком обрадовался бы, присоединись к ним Кристоф. Капитан превратил дружбу с корсиканцем в небольшую тайну, как будто чувствовал себя чуточку виноватым.

Тот был почти мальчишкой. Наверное, лет двадцати четырех — двадцати пяти. Маленький и худой, однако крепкий, как корабельный лес, и шустрый, как форель. Ясные пронзительно-голубые глаза под сросшимися черными бровями. Верхняя часть лица вполне подошла бы простому рыбаку. Но рот и подбородок были слишком чувственными. В лице сквозил ум, но преобладающим впечатлением всегда оставалось то, что гибрид — с небольшим изъяном, то есть скрещивание не вполне удалось.

Одежда опять-таки выдавала смешение противоположностей. Корсиканец всегда носил синие парусиновые штаны в обтяжку, заляпанные и линялые, как у любого портового бродяги, но его рубашки и свитеры всегда были необычны — причудливые фантазии из дорогих магазинов. Длинные волосы Жо пребывали в полном беспорядке, но он был неизменно выбрит и безукоризненно чист, источая густой аромат хорошего одеколона. Все корсиканцы, начиная с Наполеона, сходны между собой, и все они питают пристрастие к одеколону.