Николас Фрилинг - Вальпараисо

Рядом с корсиканцем Раймонд чувствовал себя поблекшим и старым (он и впрямь был на десять лет старше), медлительным и сонным, неуклюжим и усталым. Этот парень, Жо, ничего не боялся и ни перед чем не останавливался в достижении цели.

Когда он вернулся, корсиканец сидел на террасе, перед целой батареей отборных и дорогих напитков.

— А ты при деньгах!

— Конечно, я при деньгах! Мы выпьем, пообедаем, а потом отправимся на корабль. У меня есть планы, насчет которых я хочу с тобой посоветоваться. Только без любопытных ушей. Ладно, сначала поговорим здесь и плотно поедим. У меня куча денег, это не важно.

— Для меня — да, в настоящее время я на мели.

— Не понимаю, почему ты хочешь так жить? На каком-то захудалом островке, где ровно ничего не происходит. Никакой жизни, никакой компании. В Сен-Тропе или в Каннах ты мог бы в два счета сколотить состояние.

— Нет. Мне нужно уединение, поэтому я и предпочитаю оставаться здесь. Я могу думать, ловить рыбу и наслаждаться покоем.

— Я не мог бы спать без женщины в постели. Но ты странный человек. Не такой, как другие.

— Так где ты живешь? По-прежнему в Сен-Тропе? У старой мамаши Трипегю?

— Плевать я хотел на мамашу Трипегю. У меня есть собственная каюта на яхте, которая стоит в каннской гавани. Вот это — для джентльмена! Понимаешь, еще я снимаю номер в порту, из-за женщин. На яхте невозможно…

Он щелкнул пальцами с настороженным видом, как маленькая пташка, готовая вот-вот вспорхнуть.

Для джентльмена? Раймонду стало смешно. И это Жо, который в жизни не ел ничего, кроме поленты [10] Полента — кукурузная каша. и какого-то чудовищного варева, пока Раймонд не показал ему, как держать нож и вилку, научил не ставить локти на стол и не разговаривать с набитым ртом. А сейчас — фу-ты ну-ты — на яхте в каннской гавани? Что же это за яхта такая?

— У меня есть фотографии, у меня все есть. — Корсиканец небрежно похлопал по пляжной сумке, своей неизменной спутнице. — Я покажу тебе потом. Мы поедим, отправимся на яхту и выпьем там кофе. Идет?

— Ну, ставь воду, только не морскую, как в прошлый раз.

— То было в прошлый раз, — отмахнулся юнец. — Теперь я знаю, как жить на яхте.

— А как ты сюда добрался из Канн?

— Ага, это мой большой, мой огромный сюрприз! Я приехал нарочно, чтобы о нем объявить. У меня теперь есть тачка. И не какая-то гнусная старая жестяная банка, а настоящее английское спортивное авто. Кабриолет «Триумф-1200», жутко шикарный, красный с серым. На свесе — томагавк. Этак почти поверишь в «порше» и в Джульетту…

— И откуда оно взялось?

— Мой американец. Хозяин яхты. Мой любовник, ха. Подарок. Бескорыстный дар. — Корсиканец расплылся в юношески невинной и порочной улыбке.

Раймонд прозрел:

— А-а-а, педик!

— Само собой. У американцев на женщин пороху не хватит, вдобавок те их держат под каблуком. Все педики, все! Знаешь, этот — просто замечательный, воспитанный и образованный. — Это были слова Раймонда, и в устах Жо они звучали невероятно смешно. — Любит хорошую жизнь, конечно, любит Францию, ясное дело, имеет огромные, просто немыслимые деньжищи. Я покажу тебе фотографии!

Из сумки вынырнула пачка блестящих снимков. На первом — девятнадцатифутовая белая моторная яхта. Не морское судно, но очень симпатичное.

— «Кристина» для бедняков, — фыркнул Раймонд.

— Поверь, внутри она — высший класс. Но смотри дальше.

На палубе — группы людей, парочки, вечеринка. И повсюду — хозяин яхты: в шортах — тощий, с морщинистым, как пересохшая глина, телом, в белых вечерних и гавайских костюмах — элегантный седовласый господин с маленькой остроконечной бородкой, неизменной сигарой и массивными дорогими кольцами. На одной из фотографий он стоял рядом с двумя женщинами — одинаково тоненькими, плоскими и черными от загара. Обеим было лет по сорок; одна тоже курила сигару, с улыбкой на костлявом лице. И та и другая женщины — в больших шляпах, увешаны затейливыми драгоценностями и одеты лишь в трусики и бикини.

На одной из фотографий, сделанных на вечеринке, Раймонд увидел разодетого в пух и прах Жо. Корсиканец, держа в руке высокий бокал с шотландским виски и кубиками льда, танцевал с хозяином яхты.

— Ха!

— Ну как я? Правда, высший класс? — надулся от гордости корсиканец.

— Ни одной девушки не видать.

— Нет. Но у нас бывают чудные гостьи. Вчера на обеде — всем известная лесбиянка, лучшая танцовщица вроде бы лондонской оперы.

— Как его зовут?

— Винсент. Он круглый дурак. Кормится обещаниями и питает надежды, ну а я все откладываю на потом, можешь не сомневаться. Он нежно меня любит. А я тем временем — новую девушку. Прекрасная английская девушка. Ландыш.

«Ты и ландыша-то никогда не видел, разве что на цветочной выставке в последний день апреля», — с раздражением подумал Раймонд, но тут же, оценив пикантность ситуации, едва не расхохотался в голос. Корсиканец, обласканный пожилым богатым американским педерастом, за столом, накрытым белой скатертью, пьет дорогое вино и ест изысканных птичек с шампуров. На моторной яхте в каннской гавани сидит в салоне с кондиционером.

Поразительно. Но забавно. Раймонду доставляла удовольствие мысль о том, что благодаря его терпеливым наставлениям корсиканец обретает защитную окраску в садах богачей. Дитя джунглей, бесшумное и гибкое, крадется по мягкой земле клумб, взбирается по ползучим растениям к окну спальни.

А Раймонду ничего другого и не нужно. Пусть корсиканец вонзит зубы в их глотки, и чем больше перегрызет, тем лучше, а заодно осуществит свое заветное желание — нагрести огромную кучу денег.

— Ну вот, теперь у тебя есть Ландыш, новое авто и каюта на яхте. Так прав я был или нет, когда советовал тебе держаться в стороне от всякой шушеры?

Ей-богу, невероятно смешно… Этот парень до знакомства с Раймондом и не представлял лучшей жизни, чем сидеть за пластиковым столом у бильярдного автомата, попивая кампари с содовой и поедая тушеную требуху. Что же будет дальше?

— У меня теперь нет с ними ничего общего.

— А дружки в Сен-Тропе? Возлюбленные? Карина Доминик?

— Вздыхает. Плачет. Я отметаю прошлое. Нет-нет, ты сам знаешь, я верен своим друзьям, даже Доминик… Карине. Но весь этот сброд, сборище никчемных людишек, мне теперь без надобности. Я купил им всем выпивку, и глаза этих паразитов следили за мной, прямо-таки поедали, изливая желчь зависти. Меня такой ерундой не проймешь. Но все-таки я благодарен милой Доминик. И отдам ее тебе, если хочешь. Она домашняя девочка, будет стирать.

Откуда глупый юнец мог знать, что Раймонду не нужна никакая женщина на судне? Даже Доминик, красивая девушка с изумительной кожей и пышными формами, дивными каштановыми волосами и по-настоящему прекрасными голубыми глазами! Пьяный англичанин, только-только выучивший горстку итальянских слов, назвал Доминик «la bella iocchi» [11] Прекрасные глаза ( искаженный um. ). , с тех пор это имя так и осталось за ней на побережье.