Хью Пентикост - Где снег был красным

Страсть Алонсо к работе оставляла место в его жизни только для одного — почти столь же страстной любви к оставшейся без матери дочери. Свою любовь ему было выразить трудно. Когда он пытался проявить нежность действием, то что-нибудь обязательно ломал. Его огромные руки, способные наносить тончайшие, едва видимые линии на холст, вели себя крайне неуклюже во всех других случаях. А если Алонсо хотел продемонстрировать привязанность к дочери словами, то его речь в результате превращалась в злобные нападки на того, кто, по его мнению, мог принести Лиз несчастье.

— Пока тебя не было, эта дура, жена Саттера, звонила, — сказал Алонсо, подныривая под дверным косяком в гостиную, где Лиз снимала галоши. — Стало быть, Терренс Вейл домой возвращается. Ты это знаешь?

— Да, — буркнула Лиз, занятая металлической застежкой на обуви.

— Проклятые глупые бабы всегда реагируют одинаково, как по шаблону, — продолжал Алонсо. — Они собираются устроить вечеринку! — Слово «вечеринка» он произнес так, будто оно означало необычайно изощренную, дьявольскую пытку. — Они спросили, не поможешь ли ты им. Я сказал Эмили Саттер… Я сказал ей, что…

— Ах, отец! — воскликнула Лиз.

— Я сказал ей, что ты помогла бы соорудить самый большой праздничный костер на нашей площади, какие только бывают, но я сдохну, если позволю тебе участвовать в организации вечеринки, на которой она, Тина Робинсон и другие деревенские сороки будут сидеть и шептаться про тебя.

— Отец, — устало сказала Лиз, — разве ты не понимаешь, что я должна помочь? Может, лучше мне решать такие вопросы?

Алонсо потеребил бороду:

— У них что, отсутствуют всякие чувства? Они ничего не понимают? Они кто — люди или кто, черт побери?!

— Отец, я здесь живу. Я не могу от всех отдаляться из-за того, что меня обидели. Это лишь дало бы им возможность еще больше сплетничать. А от того, что ты говоришь им все, что думаешь, лучше не станет.

— Да никогда ни хрена никакой пользы не было мне от того, что я скрывал свои чувства! Это… это же видно. Просто по глазам моим видно!

Лиз рассмеялась неожиданно для себя:

— Отец, дорогой, сейчас ты абсолютно прав.

Алонсо попытался набить табаком одну из своих засорившихся трубок, но безуспешно.

— Жена Саттера не посмела спросить прямо, но в самом ее голосе слышался этот вопрос. Ей до смерти хочется узнать, каково твое отношение к последней новости. Ну, я рассказал ей про мое отношение. Я сказал, что мне до лампочки — приезжает Терренс домой или нет. Уже слишком поздно.

— Ах, отец!

— Вот такое вот мое отношение!

Алонсо прошел вслед за Лиз в кухню, где она принялась готовить ужин. Он уселся на краешек кухонного стола, из-за своих габаритов мешая дочери работать.

— Интересно, что теперь этот придурок Линдсей делать будет?

Лиз взялась за железную сковородку, чтобы пожарить свиные котлеты, которые она принесла из магазина.

— Я встретила Роджера в деревне, — сказала девушка как бы между прочим.

— Видать, у него хороший вкус, раз бросил тебя.

— Он спросил, можно ли ему прийти ко мне.

— Уверен, ты послала его к черту!

— Я сказала ему, чтобы приходил.

— Лиз! Лиз, ты с ума сошла? У тебя хоть какая-то гордость есть?

— Роджеру очень тяжело, отец. Все повернулось против него. Я… в общем, все произошло не по его воле, а я — его друг.

— Лиз, вот я что скажу. Если этот шмакодявка Роджер Линдсей заявится в мой дом, когда я здесь, я ему шею сломаю на фиг. И я не шучу.

— Ничего ты такого не сделаешь, отец, потому что я просила его прийти.

Алонсо сполз с краешка стола. Он схватил дочь за плечи своими большими руками и привлек ее лицо к себе:

— Лиз, ты любишь этого человека?

— Наверное, да, отец. Я не думаю, что на любовь может подействовать всего лишь нанесенная тебе обида.

Внезапно Алонсо обвил руки вокруг дочери, неистово прижал ее к себе и хриплым голосом произнес:

— Черт возьми, Лиз, малышка, мне невыносимо видеть, что тебе больно! Невыносимо!

С минуту она не могла ничего ответить, или, может быть, ее душили слезы. Наконец девушка легонько отстранилась от отца:

— Мне гораздо легче. Теперь… последи одну минуту за сковородой, хорошо?

— Ты куда?

— Позвонить Эмили Саттер и сказать, что рада помочь с вечеринкой.

Алонсо проводил ее взглядом, поднял вверх огромный кулак и грохнул им по кухонному столу. Одна из тарелок соскользнула на пол и разбилась на кусочки.

— Чума! Проклятье! Чтоб я сдох! — проорал мистер Холбрук.

Эмили Саттер повесила телефонную трубку и глубоко, с облегчением вздохнула:

— Ну, хоть немного дела упростились.

Бим Саттер, ее шестнадцатилетний сын, поднял глаза от модели корабля, над которой работал. Бим вырос неуклюжим и неповоротливым. Своим сложением он походил на отца, но лицом вышел в Эмили. Он был Боуэн, этим фактом Тина Робинсон любила тыкать в нос Дэну Саттеру. Бим обладал типичными для Боуэнов нежными чертами лица, отмеченными вечным чувством озабоченности.

— Кто звонил, мам? — спросил он.

— Лиз Холбрук. Она пообещала наделать игрушек — ну, знаешь, бумажных шляп, рожков-дуделок, всякое такое.

— Прямо какой-то детский праздник устраиваете, — удивился Бим и вновь склонил белобрысую голову над моделью.

Эмили села на свой любимый стул рядом с камином и достала пачку бумажных листков и карандаш. Она была любительницей составлять списки. Эмили делала списки того, что надо купить в бакалее, списки-памятки, списки подарков на Рождество в следующем году, списки белья для отправки в прачечную, хотя стирала сама, списки мест, где хранится летняя одежда, списки предстоящих дел по дому. Единственной проблемой с таким, казалось бы, тщательным подходом к жизни являлось то, что у нее не было списка мест, где хранятся все ее списки, и в результате она никогда не могла отыскать нужные списки в нужный момент. Тогда Эмили начинала составлять новые списки, а Дэн говорил, что они живут «по самый пуп в этих списках».

Теперь, конечно, она составляла список по подготовке к вечеринке. Туда были занесены имена, пищевые продукты, алкогольные напитки, сигареты, где взять взаймы дополнительные тарелки и стаканы, пункт, который гласил: «Поговорить с судьей Кревеном насчет ансамбля», и еще один пункт, подчеркнутый несколько раз: «Поговорить с доктором С.».

Замечание Бима на мгновение отвлекло внимание Эмили от списка. Она вспомнила, какие чудесные детские праздники здесь устраивались, когда она была в возрасте Бима и этот дом принадлежал ее отцу. Все считали майора Боуэна состоятельным человеком. Дом был большим и богатым, в нем имелись отдельные квартиры для четырех слуг. Усадьба располагала также плавательным бассейном, конюшней, большим цветочным садом и таким огородом, который мог бы прокормить весь поселок. Это было до того, как майор умер и оставил дом своему единственному ребенку — Эмили, и тогда обнаружилось, что мистер Боуэн растратил все свои деньги и что этот дом являлся его единственным имуществом.