Николай Шпыркович - Лепила-2 (СИ)

-И куда вы все это дели?.

- Большую часть находок, их отбирал лично Фридрих, в том числе и кости, мы погрузили в снарядные ящики, и куда-то отправили - не знаю куда. Сильно сомневаюсь, что они воообще куда-то доехали - уже начиналась неразбериха, хаос. Остальное...К тому времени Фридрих был уже убит, заниматься этим было некогда, и обер-лейтенант Рильке сказал, собрать все, что мы успели нарыть и взорвать. "Им не надо никакой культуры, даже негритянской" - сказал он. Место, где мы вели раскопки тоже было приказано перекопать. У нас были очень хорошие саперы. Мы всегда работали по принципу: "пот экономит кровь". Так что если хотите что-то найти - вам придется очень постараться.

-А что сделали с пленным?

-Что с ним можно было сделать? - холодно усмехнулся Клаус.- Я читал воспоминания ваших защитников Брестской крепости, они точно так же поступали с нашими пленными, если не было другого выхода . В условиях, когда на тебя вот-вот двинутся вражеские танки и заговорит артиллерия, глупо возиться с каким-то пленным, к тому же не очень... умным.

- Можно один вопрос? - внезапно спросил я. - Вы хорошо говорите по-русски, почему вы в Лесногорске пользовались услугами переводчика?

- Это не так просто... У меня есть свои убеждения - я воевал за них. Когда вы победили нас - я признал, что вы сильнее, я выучил ваш язык. Одно короткое время я даже надеялся на то, что вы будете той нацией, которая поведет мир дальше. Но вы - слабы. Вы проиграли там, где надо было выигрывать. Вы погибнете еще раньше нас. Именно поэтому я не хочу говорить на вашем языке. Я и сейчас бы на нем не говорил, но времени мало.

- А почему вы все это говорите сейчас?

-Я хочу сказать свою точку зрения, пока я жив. Когда я умру, вы сделаете из меня чудовище, монстра, эсэсовца, который ел детей, а я был только солдат, который хотел жить, и который только выполнял приказ.

Немца еще о чем то спрашивали двое "штатских", но скоро он начал бредить, и мы его, естественно, наплевав на все его пожелания, заинтубировали и подключили к хорошему немецкому же аппарату "Дрегер". Только старый вермахтовец был прав - это дало лишь небольшую отсрочку по времении - у него было обожжено не 50, а, при более точном обследовании, всех 70% поверхности тела. Из обугленного, похожего на корень дерева, полового члена выделилось лишь несколько миллилитров темно-бурой мочи. Что-то еще пробовали делать многочисленные консультанты, собранные в спешном порядке со всех больниц города - как будто чем больше людей озабоченно морщили лоб перед кроватью больного, тем меньше становилась площадь ожога. Обсуждался вариант подключения пациента на гемодиализ, и даже доставки из городской больницы единственного на всю область аппарата ультрафильтрации - штуки, конечно хорошей, но достаточно капризной и громоздкой. С учетом того, что доставка аппарата явно проводилась бы по принципу: "...Давай, давай, время не ждет, чтобы к завтрему было!", явно бы этот аппарат угробили бы безо всякой пользы и для немца, и для всех остальных пациентов, так что может и лучше, что Клаус Хольцбергер умер спустя несколько часов после того, как он закончил свой рассказ, на фоне ничем не снимающегося отека легких. Это произошло уже ночью - я остался на дежурстве, отчасти из любопытства, ну, а больше потому, что за всеми этими хлопотами безнадежно опоздал на все поезда, которыми мого вернуться в Лесногорск. За полчаса до смерти появился немецкий консул, выслушал доклад всего руководства больницы, о чем-то пошептался в стороне со скромно притулившемся в углу "штатским", после чего всех, кто более-менее имел отношение к обожженному немцу, собрали в ординаторскую и еще раз внушительно порекомендовали особо "не распространяться" обо все случившемся, особенно - для прессы. С одной стороны - да, стрелял в человека, да чуть иза его пистолета мальчишка не погиб, опять же, неизвестно, что во время войны творил, с другой стороны - как-никак иностранный турист, подданный Великой Германии (Лагидзе так и сказал - "Великой Германии", большая буква в слове "великой" слышалась так явственно, что я невольно посмотрел на рукав главного - нет ли там повязки со словом "freiwillige"). Это произошло уже после того, как мы усердно потоптались по нецевой грудной клетке, всадив в него с дюжину зарядов дефибриллятора а также кучу ампул адреналина - хоть все и понимали безнадежность происходящего. Конторы, блюдущие безопасность страны поработали, действительно, хорошо - в газетах проскользнула лишь небольшая заметка об инциденте на вокзале - "в результате несчастного случая пострадал иностранный гражданин... доставлен в больницу... ведется следствие..."

В ту ночь пришлось заниматься реаниацией не только немца, но и другого ветерана - нашего дедушки Сидоровича. Все время, пока мы работали с немцем, он рвался на кровати, к которой его был вынужден прификсировать дежурный доктор:

- ...Дайте мне встать, я эту падлу немецкую добью, я его своими руками задушу! - хрипел он.-Я его...за Ваньку... за Прошки! Там же лес сейчас, там же люди живьем горели, а вы его лечите, гады!

Даже реланиум, который ему вводили с опаской, особо не действовал на старика - едва лишь действие его начинало проходить, как он тут же снова начинал метаться по кровати, туго затягивая на кистях завязки-фиксаторы. И лишь только известие о том, что немец умер, успокоило старика. По-видимому, столь резкий переход от возбуждения к покою, снизил уровень адреналина в крови, благодаря которому и поддерживался нормальный ритм сердца - спустя час после кончины Хольцбергера, остановился и старик Сидорович...Поскольку операцию ему сделать не успели, с кардиохирургами мы остались в относительно хороших отношениях.

"...Просто мы такие детки, мы- Ранетки, мы-Ранетки..." - в такт МП3-плееру подпевала Галка, одиннадцатилетняя дочь Дины, которая уселась невдалеке от нас на поваленную недавней бурей громадную сосну. Буря была как раз в ту ночь, когда умерли и Сидорович и Хольцбергер, будто и после смерти их души встретились на этом месте, так насыщенным историей, и сразилсь в последней уже потусторонней битве. Находясь возле гранитного валуна с двойной вершиной (немец назвал его Teufel-камень, Чертов, значит, совершенно не зная, что точно так же Чертов назовут и карьер, где без следа исчезла и могила его командира, большого любителя археологии, а заодно - пострелять людям в живот, Фридриха), в голову невольно начинала лезть всякая мистика, вроде Вальгаллы и боев на пирах Одина. Хотя, наверное, лучше было бы, чтобы всех их судил милостивый Христос, единственно и могущий разобраться во всех хитросплетениях нашей человечьей историии, с нашей же человечьей правотой и неправотой. Галю я хорошо знаю с тех самых пор, когда она ухитрилась всадить в руку рыболовный крючок - тройник, причем всеми тремя жалами сразу.