Марина Серова - Преступление начинается с вешалки

Я говорила, а Евгений Сергеевич слушал меня, не перебивая и не пытаясь задать какой-нибудь вопрос, и чувство глубокого соболезнования так и накатывало на меня, когда я представляла, какое у него сейчас выражение лица.

— Теперь я хотела бы посоветоваться с вами, — продолжила я, когда все главное было сказано. — Совершенно очевидно, что Владимир Семенович не будет обрадован, узнав, что результаты дополнительного расследования только подтвердили версию официальных органов.

— Да уж, — впервые за долгое время выдавил из себя Евгений Сергеевич.

— Ну вот. Вы, как человек, работающий с ним в непосредственном контакте, я думаю, хорошо изучили его привычки. Я бы хотела, чтобы вы подсказали мне, как лучше сообщить ему о результатах расследования, чтобы не спровоцировать какие-то нежелательные реакции?

Некоторое время в воздухе висела пауза, после которой Евгений Сергеевич медленно, растягивая слова, произнес:

— Даже не знаю…

— В принципе, чтобы исключить возможные сомнения в том, насколько добросовестно я проделала работу, я могу представить подробный отчет, где будут указаны все мои следственные действия и ежедневная раскладка — что, когда и с какой целью было мной предпринято, чтобы расследовать это дело.

— Н-не думаю, что это понадобится, — снова уныло протянул Евгений Сергеевич. — Впрочем… Вы знаете, давайте сделаем так: я поговорю с Владимиром Семеновичем, постараюсь подготовить его, скажу, что вы сделали все, что возможно. Ну, а потом перезвоню вам и сообщу, когда вы сможете с ним встретиться.

— Ну что ж, хорошо, давайте сделаем так. Тогда я жду звонка?

— Да. До свидания.

Чувствовалось, что Евгений Сергеевич хочет сказать еще что-то. Возможно, как в прошлый раз, он в отчаянии готов был спросить: «Неужели нельзя ничего сделать?» — но на сей раз удержался, видимо, понимая всю неуместность подобных вопросов.

Что ж, я сделала все необходимое, оставалось только ждать.

Уже ложась спать, я подумала о том, что в этом странном расследовании, так неожиданно свалившемся на мою голову, в сущности, заключались два дела: одно — это само расследование, а другое — как мне теперь из всего этого выпутаться.

И действительно, если подсчитать, сколько усилий было затрачено мной на само расследование и сколько на то, чтобы обезопасить себя от возможных резких выпадов со стороны Бобы, еще неизвестно, что перевесит.

Чего стоил один тот факт, что Кирю на этот раз мне пришлось побеспокоить не в связи с выяснением каких-то необычных обстоятельств дела, а в связи с обеспечением собственной безопасности. И неизвестно еще, удастся ли мне в конце концов эту безопасность соблюсти.

Но сейчас думать об этом не было смысла. Зачем загадывать наперед? Все, что могла, я сделала, а как оно там обернется в реальности, увидим уже по ходу дела.

С этой мыслью я и отошла ко сну.

Проснувшись на следующее утро и поняв, что мне не нужно спешить на работу и облачаться в синий халат, я снова почувствовала некоторую грусть. Да, что ни говори, а к театру я успела привыкнуть.

Однако, как минимум еще один раз побывать в театре мне все-таки было необходимо. Определившись с Бобой, я должна была определиться и с Геной.

Конечно, помня об указании не искать легких решений, я сделала все, чтобы отмазать его от Бобы. Но оставлять его поступок совсем уж безнаказанным было бы тоже неправильно. И выходило так, что наказание это предстояло назначить мне самой.

Не сказала бы, что эта мысль приводила меня в восторг. Как частное лицо, я не имела возможности подвергнуть Гену наказанию, предусмотренному законодательством. Такое наказание заключалось бы, скорее всего, в более или менее продолжительном сроке отсидки, а отправить человека по своей личной инициативе за решетку я, разумеется, не могла.

Впрочем, я могла добиться приблизительно того же другим способом — предоставив все данные по делу в распоряжение полиции. Однако здесь имелось целых два «но».

Первое из них заключалось в том, что если полиция начнет заново расследовать это дело и придет к выводу, что Гена виновен в непредумышленном убийстве, происшествие может получить огласку, и тогда Боба поймет, что я его обманула. А о том, чем мне может грозить подобное прозрение, я даже думать не хотела.

Второе «но» было связано с тем, что, как ни крути, а доказательная база у меня была все-таки слабовата. Фактически единственное, что у меня имелось серьезного, — это признание Гены, а как раз это-то самое признание не было нигде зафиксировано, поскольку нашу беседу с ним я не записывала на диктофон. Впрочем, думаю, мне не составило бы особого труда убедить Гену изложить все, что он мне рассказал, письменно, но я не видела в этом необходимости. Письменное признание могло понадобиться только в том случае, если бы я действительно захотела передать материалы по делу официальным органам, а учитывая мое первое «но», я ничего подобного не планировала.

Что же я могла предпринять, чтобы Гена получил по заслугам?

Мне хотелось, чтобы наказание, которому должен будет подвергнуться Гена, не носило на себе отпечатка личных пристрастий и по своей сущности было как можно ближе к тем наказаниям, которые назначает суд. А в чем состоит главная особенность наказаний, которые назначает суд, в частности отсидки? Чего лишается человек, заключенный в тюрьму?

Конечно, в первую очередь он лишается свободы. Кроме того, поскольку все подобные места располагаются достаточно далеко от столичных центров, человек лишается привычных жизненных удобств, знакомой ему обстановки, людей, в общем, всего того, что составляло его повседневную жизнь. Он попадает в совершенно незнакомую ему, дискомфортную обстановку, где он должен заново приспосабливаться к окружающей среде и делать много такого, чего ему раньше делать не приходилось и чего он, возможно, делать не хочет.

Именно в этом и заключается сущность тюремного наказания, если рассматривать его отдельно от самого факта лишения свободы. И именно что-то в этом роде я должна придумать для Гены.

Что бы это такое могло быть?

Непривычная обстановка, незнакомые люди, необходимость приспосабливаться к новым условиям…

И тут я вспомнила, что совсем недавно сама вынуждена была испытать все это. Чтобы угодить Бобе, я должна была устроиться работать в театр, что уже само по себе достаточно резко изменило мой обычный режим. Кроме того, мне пришлось выступить здесь в совершенно неожиданной роли, в которой я себя не видела даже в ночных кошмарах. Ну и новый коллектив, разумеется, незнакомые люди. Конечно, мне пришлось приспосабливаться.

Так что же, заставить Гену сменить работу? Но какой в этом смысл? И потом, вряд ли изменения окажутся для него такими уж кардинальными. Ведь трудно ожидать, что из монтировщиков он шагнет в космонавты, как я из детектива вдруг превратилась в художника.