Николас Фрилинг - Опасные красавицы. На что способны блондинки

Арлетт совсем не нравились эти разговоры о смерти, кроме того, ей было скучно. Но если ему хочется поговорить…

— Большинство водителей объединились в единственную команду, которая могла противостоять «мерседесу». «Ауто-Юнион» — еще одна немецкая фирма — у них забавные машины: сидишь прямо перед двигателем, а руль так и пляшет под руками. Нуволари, разумеется, вошел в команду. И еще молодой немец, очень талантливый, симпатичный парень, весь такой романтичный. Его звали Берендт Розмейер. Он стал популярным героем.

— Но не моим, — заметила Арлетт, которой в те далекие времена было десять лет. Она еще прыгала через скакалку и воспитывалась в строгости. Ей не разрешали смотреть «Белоснежку» Уолта Диснея, потому что считали этот мультфильм пошлым и страшным.

— Гитлер очень увлекался гонками; ну, ты понимаешь, ему нравилось побеждать. Автомобильные фирмы получали сумасшедшие деньги и, естественно, побеждали с легкостью. Вскоре они смоделировали машины обтекаемой формы — красивые, серебристые, очень эффектные — и начали ставить скоростные рекорды на автобанах — тогда они только появились — все это составляло суть национальной пропаганды, понимаешь?

— Помню, как они страшно разозлились, когда Джесс Оуэнс всех победил.

— Да, но, увы, он не был машиной. Реальными соперниками были «мерседес» и «ауто-юнион», и в конце концов это превратилось в личное соревнование между Карачолой и Розмейером. Старый и молодой, невзрачный и красивый, Руди и Берендт.

— Звучит несколько однобоко.

— О нет, у Руди было множество заслуг. Он завоевал все возможные призы, он десятки раз попадал в аварии, без конца ломал ноги и хромал так забавно… как я… надеюсь…

— Не как ты. — Твердо. — Рассказывай дальше.

— Это не было похоже на гонки — машины выезжали на трассу по очереди и должны были преодолеть определенное расстояние. Они мчались на бешеных скоростях, точно не помню, но примерно триста километров в час. Однажды погода испортилась, дул сильный пронизывающий ветер, и все переживали, что гонки отменят. Но Карачола оказался на месте, послал погоду к черту, сел за руль и показал лучшее время.

Молчание; мужчина вспоминает волнующий момент своей жизни. Шел 1939 год, героизм еще был впереди.

— Немного напоминает соревнования на лыжах. Жан-Клод или еще кто удерживает первое место, и до болельщиков доносится слух, что австриец показал лучшее время.

— Понятно. — Арлетт заинтересовалась против своего желания.

— На следующий день во всех газетах вышли огромные статьи с цветными фотографиями, но я запомнил фотографию стоящей у трассы машины с подписью: «Машина Розмейера ждет».

— Но что произошло? — не поняла она.

— Извини, конечно, ты не знаешь. Он погиб. Как только услышал, что Карачола побил рекорд, сел в машину и начал гонку. Мчался на большой скорости, и сильный ветер перевернул машину и сбросил с дороги. Где-то около Мангейма; немцы поставили там табличку со словами: «Здесь он положил свою жизнь» или что-то в таком роде.

— Но зачем он сделал такую глупость?

— Он не мог поступить иначе.

«С чего вдруг я вспомнил об этом?» — недоумевал Ван дер Вальк. Он трясся в пропахшем бензином раздолбанном старом «форде» и совсем не был похож на Розмейера. Да и на Карачолу тоже не очень, разве только хромотой да немного лицом. Сияющее розовощекое лицо его юности давно осталось в прошлом. Что касается морщин, он брился каждое утро и привык к ним, но порой, когда его одолевали боль или усталость, он замечал, что на открытом лице голландского идеалиста появляются глубокие отметины. Могло быть и хуже; он еще не озлобился. Как ни странно, его лицо все еще носило признаки смешливости и добродушия. Он совсем не выглядел мерзавцем.

«И умным тоже, — мысленно добавил он, глядя на себя в зеркало. — Тебе нравится играть роль хитрого старого Руди: Шранц — первоклассный лыжник, вот кто я такой; коварный Карли — Старая Лиса из Арлберга (журналисты иногда забывали и называли его Старым Львом). Но имей мужество признать, что в какое-то мгновение ты не был старой лисой из какого-то там берга, ты не был даже голландцем. Стаси одурачила тебя как младенца. Ты можешь сколько угодно притворяться перед Флинном, что знаешь свою дорогу, но на самом деле ты просто пытаешься отомстить, сделать ей подлость, и очень скоро ты превратишься в изжеванный собачий корм».

В мрачном настроении старина Руди миновал Доннибрук, пересек Эйлсбери-роуд и поднялся на Темпл-Хилл, испытывая скорее стыд, чем торжество победы.

Приятный теплый вечер, закат должен быть красивым, жаль, что придется его испортить. Стаси в пальто из грубой ткани симпатичного серо-розового цвета выглядела, следовало признать, весьма привлекательно. Обаятельная улыбка, которая стала бы еще прекрасней, не будь она притворной. Но все равно обаятельная. Бурное веселье от мысли, что можно прогулять школу, счастливый смех — вот как мы подшутили над всеми приличными буржуа. Она улыбалась так лукаво — и так плотно запахивала пальто, — и у него закралось подозрение, что под ним ничего нет. Он вздохнул с облегчением, когда она сняла пальто: строгая юбка и итальянская цветастая блузка. Сегодня она распустила волосы, и они свободно спадали на плечи. Выглядела юной и ранимой, и он уже не был уверен, что она притворяется. Напротив, ему казалось, она искренне радуется возможности поразвлечься, и он подумал, не окажется ли в дураках второй раз за эти два дня.

Нужно скорее выпить, решил комиссар, потирая нос.

— Куда мы едем?

— В «Степэсайд».

— Отлично, — рассмеялась Стаси, видимо что-то вспомнив. — Молодец. Но откуда ты узнал о «Степэсайде»?

— Нашел на карте и не смог устоять. Похоже, там можно вкусно поесть.

— Верно. А еще оттуда открывается великолепный вид на Дублин.

— Тебя там знают?

— Нет-нет, не беспокойся; я знаю, как быть осторожной. Я сто лет уже там не была; когда-то хорошо знала это место, но в то время это был просто паб Дойла. Ты знаешь дорогу?

— Если я ошибусь, ты направишь меня на правильный путь, правда?

— Да. Там была моя школа. Дашь мне твою вкусную сигарету? Нет, не нужно, я сама прикурю.

Он все время оказывается на шаг позади! Ему приятно общаться со Стаси. А почему нет? Она умная, образованная женщина. Более того, она — дочь Мартинеса. Разве там, в Голландии, его не поразила ее сложная, богатая натура? Ведь он сразу понял, что Стаси ему ближе всех других детей старика. Она с симпатией относится к его показным манерам, понимает его хитрости и уловки. Он вспомнил изящные белые руки, дорогое золотое кольцо, уловку с ключами от «мерседеса».

«А способность к приспособлению?! Здесь тоже нечему удивляться, — думал он. — Провинциальное окружение — мир, где вяжут, сажают детей на горшок, моют посуду, — вполне гармонирует с Белгрейв-сквер. Стаси ходит за покупками в супермаркет, катит перед собой коляску, покрывает голову шарфом, чтобы скрыть накрученные на бигуди волосы, — все это не вызывает потрясения. Типичная голландская домохозяйка! Стаси номер два, явившаяся к нему в гостиницу, — вот это, да, повергает в шок. Но не слишком глубокий шок — он все-таки подозревал о ее существовании. А эта… уверенная в себе, искушенная, небрежно заказывающая дорогие блюда и напитки так, словно делает это каждый день… Мартинес был точно таким же. Безусловно, Дэнис не смог устоять перед ее обаянием и жизнелюбием».