Николас Фрилинг - Опасные красавицы. На что способны блондинки

Имеют ли его действия хоть какое-то значение? Представляет ли вообще эксперимент какую-то пользу или это просто глупая причуда? Разве он уже не доказал, что в качестве частного детектива человек ни на что не способен, кроме как слоняться и докучать людям, и даже это только в том случае, когда кто-то выдает крупные суммы денег на сопутствующие расходы? Никто не выдавал ему никаких командировочных. Но в этом-то, говорил он себе, и заключается суть. Никто не главенствовал над ним, никоим образом не влиял на его поступки, не обязывал хранить тайну, верность или молчание, кроме государства. Разве не это основа его эксперимента — концепция частного детектива, у которого нет ни клиента, ни корысти, ни стремления отомстить, ни опасений за честное имя, ничего, кроме обычной присяги, принесенной государству — избавляющей от всех этих частных сыщиков из художественных произведений с личными кодексами морали?

Как бы там ни было, он сделал все, что в состоянии сделать частное лицо. Немного надавил на Принца, немного на Сента, если только Сент не круглый дурак, он наверняка понял, что на него нацелено чье-то око, возможно полиции. Причем не того, кто предлагает ему пройти в участок и настаивает на расследовании, а того, кто легким, очень осторожным прикосновением хочет вывести его из равновесия и спровоцировать на какую-нибудь глупость.

Отреагирует ли Сент сейчас? Вероятно, нет. Он затаится, чтобы посмотреть, выйдет ли кошка из-за дерева (хорошее голландское выражение!). Так что пока делать Ван дер Вальку нечего. Разве что поразмышлять над этим время от времени и ждать, не попадут ли какие-то другие факты в поле его зрения. И это очень разумное умозаключение, сказал он себе, когда поезд замедлил ход, чтобы остановиться в Гааге. У него полно работы, и он не знал, когда снова появится время подумать о мистере Сенте, уже не говоря о том, чтобы предпринять в отношении него какие-то действия.

Вечером того же дня Ван дер Вальк, как ни странно, дочитывал свою книгу про короля Карла I и дошел до грустного эпизода о том, как шотландцы в конце концов окружили и изрубили Монтроза. А как же могло быть иначе, учитывая, какой дикий страх он на них нагонял в течение долгого времени. Какое облегчение — увидеть голову этого человека на пике! И что характерно: этого невероятно одаренного и благородного партизанского вождя — более того, исключительно искусного повстанческого полководца — продал правительству человек, которому он доверял. Приятно было узнать, что это вышеупомянутое лицо всего лишь мелкий местный сквайр из лесной глуши, по имени Маклеод. А ведь он обрел нежеланное бессмертие в качестве образца грязного ублюдка. Шотландцы были совершенно равнодушны к вероломству, которое, так сказать, исторически давало им средства к существованию (сам Карл I был совершенно непревзойденным мастером двурушничества), но они все-таки отвергали предательство за деньги; нельзя так уж их обвинять. Они сложили легенду об этом человеке — вероятно, подумал он, первоначально популярную песню, которую парни горланят на улице, полную низменных поношений. Однако неплохую — в ней сквозило и возмущение, и великолепное презрение, и даже искорка поэзии: «Ободранное дерево с фальшивыми яблоками, Нейл, сын несчастного Ассинта». Горькая фраза никак не шла у него из головы, но лишь на следующее утро, по дороге на работу, некое созвучие породило одну идею. Сент! Леопольд Нейл Сент! Стоя у своего письменного стола, еще даже не сняв пальто, поскольку в противном случае эта мысль забылась бы, Ван дер Вальк достал блокнот, протянул руку за шариковой ручкой и написал: «Нейл, сын несчастного Ассинта».

И человек, живший над секс-шопом под названием «Золотые яблоки Гесперид». Черт возьми, если это не дерево с гнилыми яблоками, тогда я никогда не откусывал ни от одного яблока. И с ухмылкой на лице он накорябал: «Тоже ободранное дерево с фальшивыми яблоками». Имел ли парень Сент свой интерес в секс-бизнесе и не является ли это тем соображением, которое, возможно, позволило ему продвинуться дальше? Возможно, Луи приторговывает порнографией? Не это ли то самое маленькое постыдное обстоятельство, на которое намекал Босбум? Ей-богу, в следующий раз, когда в Амстердаме состоится совещание его комитета, он сходит посмотреть на эти золотые яблоки! Его размышления прервала мисс Ваттерманн, услышавшая, что он зашел.

— На проводе профессор Саммелс.

— В эдакую рань? — простонал Ван дер Вальк. — Что понадобилось этому старому буквоеду?

— Ему прямо-таки не терпится узнать ваше мнение по поводу его закона об абортах.

— О, мать моя, — простонал Ван дер Вальк.

Профессор Саммелс был самым неутомимым оратором, какого он только знал, а когда речь заходила о предложенном им новом законе об абортах, по общему признанию, неистощимым. День будет тяжелый.

Этот день также оказался тяжелым и для молодого Дика Оддинга. Не то чтобы утро ознаменовалось какими-то особыми хлопотами, просто Ларри оставался необъяснимо малоподвижным и молчаливым большую часть утра.

Обычно он приходил в самом начале, чтобы открыть магазин и заняться чередой повседневных дел: проверить замки и ставни — не было бы попыток их взломать, — протестировать все системы сигнализации, не сводя драконовского ока с уборщицы, сходить в банк с выручкой и принести обратно мелочь, а потом, как правило, потратить час на корреспонденцию, напечатать несколько писем, подписать несколько чеков, пока Дик расставляет вещи, выносит и чистит новые приобретения Луи, которые на несколько дней беспечно оставляли в передней части магазина, даже если, как часто обстояло дело, вещь уже была продана. После чего Дик наливал чашку кофе, Ларри выпивал ее, делая напоминания или отдавая распоряжения, если таковые имелись. Сразу же после этого он уходил, вполне возможно на весь день, хотя чаще всего он все-таки снова наведывался либо перед обедом, либо после него. Но только на пять минут. И что за муха укусила Ларри, что он, черт возьми, все утро оставался в маленькой каморке, где писал письма, читал газету и откладывал ее каждые две минуты, уставившись в одну точку (редкое явление) и много куря (еще более редкое явление)? Дик принес ему кофе, и он выпил его не глядя. Джеки Баур, серебряных дел мастер, который любил попить кофе и от души посплетничать, этим утром получил от ворот поворот. Даже Барону, одному из их выгоднейших покупателей, особенно когда дело касалось чего-то хотя бы отдаленно приближавшегося к стилю Людовика XV, было дано понять, что визит его не совсем кстати. Он заскочил за советом насчет изготавливаемых на заказ позолоченных гвоздей для реставрируемой скамеечки, которая, как ему хотелось верить, некогда поддерживала бойкие и артистичные туфельки мадам де Помпадур. Дику стало как-то не по себе. Однако было почти одиннадцать, когда Ларри внезапно позвал его, неторопливо загасив сигарету в большой бронзовой чаше, про которую Луи в конце концов доказал, что она — не галло-римская, четвертого столетия, как он надеялся, а совершенно бесстыдная итальянская подделка.