Джон Макдональд - Смерть в конце тоннеля

Он управится в полчаса. За это время хоть один шанс должен выпасть. Сделает вид, будто копается в двигателе, и, улучив момент, стянет шину, положит ее в «студебекер». Ей скажет, что купил. Может, это и к лучшему, что они поедут вместе. Она будет ему маскировкой. В первом же крупном городе он смоется от нее. Если сегодня вечером правильно применит свой язык и пиво, она развесит уши и будет счастлива поехать с ним. Блондинка, правда, была гораздо симпатичнее. Интересно, какая у нее была фамилия?

Бернард Криссел прибыл в N двухчасовым поездом и добирался до Бланчарда на автобусе. Это был высокий, худой, сутулый человек, с темными волосами и узким лицом, не в меру суетливый. Кожа на веках и вокруг карих глаз напоминала кусок выцветшего, помятого драпировочного бархата из-за бледности и тонких морщин, покрывавших ее. При всей шаткости фигуры и нездоровом виде мистер Криссел имел огромные, мясистые, рабочие руки. Когда-то давно он работал на заводе. Сейчас ухаживал за руками и делал маникюр. На рукаве его светло-серого костюма чернела широкая траурная повязка. Он держал потертый черный портфель. Черная шляпа с загнутыми полями делала его лицо еще тоньше и бледнее.

Он сидел впереди, у окна. Толстая румяная женщина сидела с краю, у прохода. От нее шло тепло, как от печки. Криссел хитро косился на соседку, время от времени издавая нарочито громкие всхлипы. Наконец она медленно повернула голову и уставилась на него маленькими голубыми глазками.

— Простите меня, пожалуйста, — сказал Криссел. — Я так расстроен. Может быть, вы слышали, что на шоссе у Бланчарда произошла ужасная авария?

— Ага, что-то слышала.

— Я еду туда. У меня там разбилась семья. — Он снова шмыгнул носом.

— Да что вы говорите! — В ее взгляде появился интерес. Она облизнула нижнюю губу.

— Представьте себе. Сестра — насмерть. Зять — насмерть. Младшая племянница — насмерть. Старшая племянница — при смерти. — Каждый раз, произнося слово «смерть», он загибал длинный белый палец на правой руке. — Счастливая семья ехала в отпуск. И — бац! Их убили на дороге, когда они пели и смеялись от счастья.

— Боже, какой кошмар, — произнесла толстуха.

— Когда мне позвонили вчера вечером в офис, я подумал, что это какая-то глупая шутка. Поверьте, для меня все равно что настал конец света. Конечно, смерть — это обычная вещь в нашей жизни. К ней готовишься. Все умирают, но чтоб так сразу?

— Да…

— Берт работал не покладая рук. Он не щадил себя ради семьи. У них были две чудесные дочери. Красавицы. Все его мечты и надежды.

— Да, это ужасная трагедия. Четыре года тому назад моя кузина поехала в Бейкерсфилд, и…

— Я сидел в офисе, и зазвонил телефон. Вы не представляете. Элис обещала посылать мне открытки. Я никогда не был женат, и они были моей семьей. А девочек я любил, как собственных детей. Это ужасающее преступление.

— Хм?..

— Я хотел сказать, что тот, кто погубил эту счастливую, дружную семью, совершил преступление.

— Понятно.

— Я хотел, чтобы Берт вошел со мной в долю. Как я просил его! Умолял, только что не встал перед ним на колени, но он любил работать у станка. Говорил, что в офисе заржавеет. Берт любил физический труд. А у меня оптовая торговля. Трое продавцов.

— Моя кузина…

— Теперь на мои плечи легла огромная ответственность. Если старшая девочка выживет, я должен буду ее содержать и воспитывать. — Он шлепнул по портфелю рукой. — Здесь копия завещания. Я теперь ее опекун. Когда они составляли завещание, это было похоже на шутку. Казалось, что может случиться?

— Никогда не знаешь, что может случиться, — поддержала его женщина, крепче прижимая к груди сумки. — Дерните звонок, пожалуйста. Мне здесь выходить.

Криссел дернул. Когда автобус остановился, она поднялась и сказала:

— Какой ужас.

— Спасибо вам за участие, — на весь автобус произнес Криссел.

Она с трудом протиснулась по проходу и вышла.

Две женщины, сидевшие позади него, зашептались. Он расслышал слова «несчастный случай» и «брат». Он гордо выпрямил спину и еще раз громко всхлипнул.

На автовокзале в Бланчарде ему объяснили, что до больницы еще нужно ехать. Он взял такси. Увидев новое чистое здание больницы, удивился.

— Моя фамилия Криссел, — сказал он девушке в приемной, — я дядя бедной девочки Шолл.

— Ах да, мистер Криссел. Присядьте, пожалуйста, я доложу доктору Будишону о вашем приезде.

— Я должен увидеть мою племянницу, молодая особа.

— Пожалуйста, присядьте, сэр.

Он остался стоять.

В приемную энергичной походкой вошел доктор Будишон.

— Сьюзи умерла? — приветствовал его Криссел.

— Нет-нет. Она ранена, но довольно легко. Так, сегодня у нас вторник. В четверг ее можно будет выписать. Во всяком случае, не позднее пятницы. Конечно, она пережила потрясение.

— Да-да.

— Я думаю, она пока не вполне осознает, что произошло.

— Она такая юная! Она не могла даже…

— Я позволю вам навестить ее, но должен вас предупредить, что вам необходимо сохранять спокойствие. Не надо эмоций. Поддержите ее, подбодрите, успокойте, скажите, что все будет хорошо.

— Все хорошо, доктор? Я вас не понимаю. Она разом лишилась матери, отца, сестры…

— Мистер Криссел, держите себя в руках, иначе сегодня вы ее не увидите.

Криссел сделал глубокий вздох:

— Я постараюсь.

Будишон пристально поглядел на него:

— Ладно. Тогда идемте.

Проснувшись утром, Сьюзи не помнила ни где она, ни что с ней. Болела рука и нога. Постепенно память стала возвращаться к ней. В сознании всплыли яркие картины. Она не хотела говорить с медсестрой, улыбаться или двигаться. Хотела только одного — чтобы ее оставили в покое. Лежала, смотрела в стену и думала.

Смерть. Странное слово. Если повторить его много раз, оно перестанет что-либо означать. На слух как шлепок по воде. Но теперь оно разделило их.

Сьюзен вспомнила, как раньше часто воображала себе, что будет, если умрет Конни. Представляла, как Конни лежит в белом шелковом платье, с легкой застывшей улыбкой на холодном лице, похожем на искусственный фрукт; ее руки сложены на груди, из пальцев торчит цветок. Она сама в передней. Мама и папа, не вынеся вида Конни, ушли в спальню плакать. Когда приходят люди, Сьюзен открывает им дверь. Она вся в черном и без помады. Говорит шепотом, опускает глаза и ведет их в гостиную, где они могут взглянуть на Конни. Женщины приносят еду к черному ходу. Пироги и запеканки. В доме пахнет цветами.

Иногда, думая об этом, Сьюзен могла заплакать, но сейчас у нее не было слез, потому что все оказалось не так, как она представляла. Та жуткая штука, которую она видела в машине, была не Конни.

Теперь, когда это случилось по правде, Сьюзи ничего не чувствовала. Она могла думать о них как о живых — закрыть глаза и увидеть их лица, услышать голоса. Думать о них как о мертвых она не умела. Знала, что должна переживать скорбь, горечь утраты. Конечно, это ужасно. Их было четверо, и вдруг она осталась одна. Как будто в книге или по телевизору. Когда Сьюзи смотрела такие фильмы по телевизору, она часто плакала. Значит, сейчас ей должно быть легко расплакаться. Наверное, боль в руке отвлекала ее, не давая по-настоящему ощутить горе.